Морской узел
Шрифт:
Мюнди долго разглядывал коричневый порошок, наконец поднес руку к носу, зажмурился и что было мочи втянул в себя табак. Потом он выдохнул и перевел дух.
— Ой, сколько в тебя влезает табачищу!
— Обрати внимание, что ничего не просыпалось, табак попал ему в нос весь до крошечки, — сказал Рудольф. — Мюнди — единственный человек в Исландии, у которого в черепушке есть специальное табачное отделение. Туда весь табак и идет.
— Враки!
— Сущая правда. Поэтому-то у него отличное зрение. Таких людей на земле всего двое: Мюнди и один индийский раджа, которому уже сто семьдесят лет.
Лои недоверчиво смотрел на Рудольфа.
Шторм продолжал бушевать, в сводке погоды передали, что он достиг девяти баллов. Команде пришлось дважды подводить шлюпку к борту и вычерпывать из нее воду.
— Совсем будет другое дело, когда мы наконец развяжемся с этим проклятым неводником, — сказал Хёйкюр, вернувшись в кубрик после вычерпывания.
— Эх, если бы можно было верить чудесам, которые рассказывают про этот блок, или как он там называется, — откликнулся Рудольф. — А то выйдет с ним одна сплошная морока. Помните замет у острова Фанё? Рыбаки тоже взяли кошелек на борт, а вспомогательную шлюпку оставили на берегу. Только намучились, а проку никакого.
— Норвежцы очень хвалят этот блок, — сказал Лейфи.
— Норвежцы! Сами-то они им не пользуются, ходят на промысел с двумя ботами. Так же, как и финны.
— Я слышал, этим летом блок собираются испытывать на «Оулавюре Каурасоне», — вставил Мюнди. — Интересно бы посмотреть, что у них получится.
— А что такое блок? — спросил Лои.
— Я плохо себе представляю, — ответил Мюнди. — Что-то вроде колеса, которое крутится и само втягивает невод, так что остается только выбирать слабину. По-моему, его точное название — силовой блок, да, Лейфи?
— Кажется, так. А развязаться со шлюпкой давно пора. Только куда тогда девать невод? На корме он у нас не поместится. Такое суденышко, как наше, маловато для кошелькового невода.
— Значит, построят большее, уж будь уверен. Не оказался бы этот блок очередной новинкой, которую нам хотят всучить, чтобы загрести кучу денег. Почему сами норвеги, как следует блок не испытав, предлагают его нам? Ох, не нравится мне все это…
Сидя за столом в кубрике, Лои внимательно слушал разговор. По своему обыкновению, он ловил каждое слово. Если речь шла о предмете, в котором Лои плохо разбирался, он, выслушав все мнения, выбирал из них наиболее для себя приемлемое. Чаще всего такое мнение высказывал Конни, но в этот раз Лои был согласен с Рудольфом. Силовой блок и у него вызывал подозрения: без вспомогательной шлюпки на лове сельди никогда нельзя будет обойтись.
Когда они наконец пришли к Гримсею, обстановка на море улучшилась, но ветер оставался крепким.
Вечерело. Натянув фуфайку, Лои уселся на баке. Вокруг стояло множество укрывшихся от непогоды рыболовных судов, в том числе «Сигюрдюр Йоунссон», на котором был Пьетюр.
У причала места всем не хватило, поэтому Паульми дал команду бросить якорь в бухточке к востоку от гавани. С раннего утра, когда брали на борт невод, капитан не покидал рулевой рубки.
Отдав якорь, почти все матросы завалились на койки: накануне из-за качки и суматохи никому не удалось выспаться. Только Гюнни и Лейфи извлекли катушки с лесой и прикрепили их к фальшборту, чтобы половить треску.
Первая поклевка не заставила себя ждать. Не успела леска уйти в глубину, как ее пришлось вытаскивать, и на палубу шлепнулась небольшая треска кроваво-красного цвета.
— Ничего себе начало! — сказал Лейфи, снимая рыбу с крючка. — Такое чудище наверняка не к добру!
— Не бойся, из нее получится замечательный лабардан, — засмеялся Гюнни.
— Лабардан? А что это? — спросил Лои, весь обратившись в слух.
— Это треска, особым образом разделанная и провяленная, — отвечал Лейфи, снова забрасывая лесу. — Лучше всего подходит небольшая, вроде тебя… Пожалуй, мы тебя теперь будем называть Лабарданом.
В окно рулевой рубки высунулся кок. Он закричал:
— Вы бы попробовали поймать палтуса, чтоб можно было приготовить обед повкуснее!
— Ты так долго кормил чаек, что все палтусы передохли, — прокричал в ответ Лои.
— Лои, возьми в рубке нож, будешь обескровливать рыбу, — сказал Гюнни. — Отныне ты назначаешься Главным Кровопускателем!
Утро застало их на прежнем месте.
Лои всю ночь провел на палубе, помогая Гюнни и Лейфи. Разделывая рыбу, каждый из них помечал свой улов: Гюнни надрезал рыбе хвост, а Лейфи отрубал передний спинной плавник. Такая метка называется «без переднего, с цельным хвостом», объяснил Лейфи.
За помощь они отдали Лои несколько лабарданов, пусть, сказали они, на вырученные деньги купит себе конфет.
Погода держалась все такая же. Над островом нависало хмурое небо, море у выхода из залива бурлило и пенилось. Но, как ни мрачен был здешний пейзаж, он не производил впечатления безотрадности — кругом кипела жизнь. Казалось, будто сюда, к этому северному острову, собрались на тинг [14] птицы со всех концов света. В одиночку или огромными стаями они сплошь покрывали и сушу и море. От птичьего базара исходил неумолчный гомон, передохнуть от которого можно было лишь ночью, когда появлялся добрый Оле-Лукойе и закрывал тебе уши.
14
Тинг — народное собрание у скандинавов в средние века.
После обеда все слушали по радио специальную передачу для рыбаков. Ребята лежали по койкам, а Лои сидел за столом и на листе бумаги, который дал ему Конни, рисовал судно с богатым уловом. В торжественной тишине кубрика звучали приветы и поздравления, адресованные рыбакам.
Вдруг все переглянулись и затаили дыхание. Диктор прочла:
«Гюннару Хальдоурссону с моторной шхуны „Слейпнир“ из Дальвика передает сердечный привет одна дама, которая ждет, тоскует и надеется. Она скрылась под девизом „Белые чайки“».
Эта весть произвела на судне впечатление разорвавшейся бомбы. Все загалдели, стараясь перекричать друг друга, так что в кубрике поднялся невообразимый гвалт. Из рулевой рубки прибежал Ауси и присоединился ко всеобщему шуму.
Целый день только и разговоров было что об этом привете. Правда, Гюнни в ответ на все расспросы уверял, будто понятия не имеет о том, кто мог его послать. Рыбакам оставалось самим строить догадки.
Это было несложно. Белые чайки, рассуждали они, означают птиц на Гримсее. Несчастной женщине осточертело не видеть вокруг никого, кроме чаек, и Гюнни нужно поскорее плыть на берег и спасать эту исстрадавшуюся душу, а то ее уведет у него из-под носа какой-нибудь краснобай. Нельзя не откликнуться на мольбу о помощи.