Морской волчонок(изд.1990)
Шрифт:
Полагаю, что из-за птиц меня больше всего и тянуло на островок. Когда я был поменьше, я увлекался всем, что относится к естественным наукам, особенно птицами, и, конечно, редкие мальчики ими не увлекаются. Возможно, что другие науки не менее важны, но ни одна так не подходит к жизнерадостным вкусам молодежи, как наука о природе. Из-за птиц или из-за чего-нибудь другого мне всегда хотелось съездить на островок. Всегда, когда я смотрел на него, во мне пробуждалось желание его исследовать. Я знал все его черты и мог бы нарисовать их, не видя самого острова. Профиль камней образовывал над водой кривую с неравномерным спуском и подъемом, напоминая гигантского кита, лежащего на поверхности воды, а столб на вершине был похож на гарпун, застрявший
Мне очень хотелось потрогать столб, узнать, из какого материала он сделан, низок ли он на самом деле, потому что с берега казалось, что в нем не больше двух метров высоты. Особенно меня интересовал бочонок на верхушке столба. Должно быть, он был из очень прочного материала, потому что мне случалось видеть, как в штормовую погоду гребни волн перекатывались через него, покрывая и бочонок, и столб, и самый островок.
С нетерпением ждал я случая съездить на островок, но случая не было. Островок лежал слишком далеко для моих обычных прогулок, и слишком опасно было отправляться туда на утлой лодчонке в одиночестве, а плыть со мной никто не соглашался. Гарри Блю как-то раз обещал взять меня с собой, но начал смеяться, когда я захотел отправиться на остров. Что ему эта скала? Он не раз проходил мимо нее, даже высаживался на нее или привязывал лодку к столбу, чтоб пострелять морских птиц или половить рыбу. Но он никогда не брал меня с собой. Я ждал, что он это сделает, но напрасно: я был свободен только по воскресеньям, а воскресенье было для моего друга самым рабочим днем, потому что в праздник множество людей едет кататься. Долго я ждал. Наконец я решил действовать. В то прекрасное утро я принял дерзкое решение взять тузик и в одиночестве отправиться на риф. И я отправился. Я вывел тузик из бухты и стрелой помчался в открытое море.
Глава VI
ЧАЙКИ
Я назвал свое решение дерзким. Сама по себе затея не представляла ничего особенного. Но для мальчишки она была дерзкой. Надо было проплыть добрых четыре-пять километров по глубоким местам, почти совершенно потеряв из виду берег. Я никогда еще так далеко не ходил на шлюпке. Редко случалось мне выходить из бухты на какую-нибудь милю, да и то по мелководью. Правда, я объехал с Гарри всю бухту, но шлюпкой всегда управлял он, и, доверяя его опытности, я никогда не боялся. Теперь было другое дело, я был один. Все зависело от меня самого. Если б что-нибудь случилось, мне бы не от кого было ждать помощи или совета. Едва я отъехал на полтора километра, как моя затея стала мне казаться не только дерзкой, но и безрассудной, и любой пустяк мог заставить меня повернуть обратно.
Но мне казалось, что на меня смотрят с берега. Какой-нибудь мальчик из тех, что мне завидуют — такие были в поселке, — мог видеть, как я отправился на островок, мог легко понять, почему я повернул назад, и уж наверняка стал бы меня называть трусом. Поэтому я приободрился и приналег на весла.
В восьмистах метрах от рифа я бросил весла и обернулся, чтобы посмотреть на него. Прилив был на самой низкой точке, и островок совершенно вылезал из воды, но черные камни не были видны из-за птиц. Казалось, что на них сидит стая лебедей или гусей. Но я знал, что это чайки, многие из них кружились в воздухе, наблюдая за рыбой. Я слышал их резкие крики издалека, потому что ветра не было.
Трудно сказать, как мне хотелось попасть на риф и поглядеть вблизи на птиц. Я думал подойти к ним поближе и остановиться, чтоб не спугнуть их. В надежде, что они меня не заметят, я греб мягко и бесшумно, как переступает лапами кошка, подстерегающая мышь.
Сделав таким образом метров шестьсот, я поднял весла и оглянулся. Они меня не замечали. Чайки — робкие птицы, они хорошо знакомы с охотничьими ружьями и разом снимаются с места, как только подойдешь к ним на дистанцию ружейного выстрела. У меня не было ружья, и им нечего было бояться. Возможно, если б они заметили у меня ружье, они бы улетели, потому что чайки в этом отношении напоминают ворон и прекрасно знают разницу между ружьем и рукояткой мотыги. Им хорошо знаком блеск ружейного ствола.
Я долго и пристально их разглядывал, и, если бы мне пришлось вернуться назад, я считал бы себя вознагражденным за потраченные усилия. Я уже говорил, что на камнях сидели чайки двух пород: одни — с черными головами и сероватыми крыльями, другие — целиком белые и покрупнее первых. Оперение их казалось белее снега, а лапки были ярко-красные, как коралл. Все они были заняты: одни охотились за пищей, состоявшей из мелкой рыбешки, крабов, креветок, омаров, двустворчатых раковин и других морских животных, выброшенных последним приливом, другие кокетливо чистили свои белые перышки.
Однако, несмотря на кажущуюся беззаботность, чайки были полны забот и страстей. На моих глазах разыгралось несколько свирепых ссор, возможно, из-за рыбы.
Очень забавно было глядеть, как чайки ловили рыбу: они падали пулей с высоты в сто метров и почти бесшумно исчезали под водой. Через несколько мгновений они появлялись с блестящей полоской добычи в клюве.
Из всех птичьих маневров, я думаю, самый интересный — это движение чайки-рыболова, когда она преследует добычу. Даже полет коршуна на так изящен. Крупные виражи чайки, мгновенная пауза в воздухе, когда она нацеливается на жертву, молниеносное падение, кружево взбитой пены при нырянии, внезапное исчезновение этой крылатой белой молнии и появление ее на лазурной поверхности — все это неописуемо.
Я долго любовался чайками. Убедившись, что моя поездка не прошла даром, я решил выполнить свою основную задачу и высадиться на риф.
Чайки подпустили меня очень близко, как бы чувствуя, что я не причиню им никакого вреда. Правда, они поднялись в воздух, но держались так низко над моей головой, что я мог многих из них схватить руками.
Одна из чаек, — как мне показалось, самая крупная из стаи — все время сидела на бочонке, на верху сигнального столба. Возможно, что я нашел ее более крупной только потому, что лучше разглядел неподвижную чайку; но я заметил, что, перед тем как снялись с места другие птицы, эта чайка поднялась первая, с пронзительным криком, похожим на команду. Очевидно, она была вожаком или часовым всей стаи. Такой же порядок я заметил у ворон, когда они отправляются в экспедицию — грабить бобы на огородах.
Отлет птиц меня почему-то опечалил. Самое море как будто потемнело, белая одежда пропала с рифа, обнажились голые скалы с черными блестящими, как будто смазанными дегтем, камнями.
Поднялся легкий бриз, облако закрыло солнечный диск, и зеркальная поверхность воды замутилась и посерела. Появились волны.
Риф имел теперь довольно унылый вид. Тем не менее я решил довести до конца свою задачу и осмотреть его. Я налег на весла, и вскоре нос тузика врезался в гальку.
Я спрятал шлюпку в маленькой бухточке, затем вскочил на уступ и зашагал к сигнальному столбу, который годами привлекал мое внимание.
Глава VII
ПОИСКИ МОРСКОГО ЕЖА
Наконец я дотронулся руками до загадочного столба. При этом у меня было такое настроение, как если б я открыл Северный полюс. С большим удивлением я отметил основательные размеры этого столба. С берега он казался тонким, как шест от граблей, а бочонок — вроде круглой репки. Как же я был удивлен, когда увидел, что на самом деле столб толще моего бедра, а бочонок — больше меня самого! Это была настоящая бочка вместимостью в сорок — пятьдесят литров, насаженная на верхний конец столба. Бочка ослепительно сверкала в солнечных лучах, если смотреть с берега. Когда-то она, может быть, была черной, но совершенно обесцветилась благодаря соленым валам, которые окатывали ее в бурную погоду.