Морской волк
Шрифт:
— А кто тогда может решить? Если это жизненно важно для Советского Союза? Единственный шанс добиться действительно весомого результата, имеющего не только военное, но и политическое значение? Перед которым не так важны — и «Шеер», и «Лютцов», и какой-то десяток подлодок. Вы решить не можете — так свяжите с тем, кто может! Лаврентий Палыч, мне так кажется, должен все понять государственным умом!
И тут у товарища старшего майора мелькнуло какое-то злорадство на лице.
— Вы можете обосновать, как вы сказали, результат для всего Советского Союза? — спросил он. — Ну что ж, я вас свяжу с тем, кто решит. Только очень подумайте, ЧТО скажете вы сами! Ваш помощник справится с управлением кораблем?
— А мы куда?
— В штаб Беломорской флотилии, конечно. Где еще здесь — связь
«Мошка» все еще у борта — ждет ответа. Вызываю наверх Петровича, ввожу в курс дела. Он говорит — командир, нельзя вам без охраны, а вдруг фрицевские диверсы? Короче, через минуту наверху оказываются четверо большаковцев в полной боевой. Переходим на катер, еще забираем с борта «Гремящего» товарища Зозулю, а также особиста и заодно нашего Самусина с ноутом — и вперед по Двине!
От причала по берегу — совсем недалеко. Хотя по твердой земле идти невыразимо приятно. Штаб — не бетонный бункер, а обычный дом, двухэтажный, первый каменный, второй бревенчатый, как часто строят на севере. Охрана, правда, наличествовала, и очень даже бдела — но, узнав Зозулю и особиста, пропустила без особых помех. Проходим в комнату — где ВЧ (у двери часовой с ППШ).
— Срочно связь, — говорит Кириллов старлею-связисту. — Москва, Иванову.
И тут, если честно, меня взял мандраж. Поскольку помнил, что в войну это был псевдоним Самого. Я сейчас со Сталиным буду говорить?!
Путина я однажды видел. В двухтысячном, когда «Курск» погиб, он приезжал на СФ. Попутно спрашивал что-то дежурное — как служба, всем ли довольны. Обычный человек — не Борька-козел, но и не божество, не генсек. Как и я для него — фигура не политическая, а значит, абсолютно малоинтересная, тогда еще каплей, один из многих, до Москвы далеко, служу честно, поощрений и взысканий по принципу «сейчас наградим непричастных и накажем невиновных» — уже как блох на барбоске. А так как служить кому-то надо — то что и за что по большому счету мог сделать мне хоть сам президент? Всем довольны, тащ Верховный, претензий нет! И как мне показалось, он искренне пытался разобраться, что и как, и помочь, чем возможно.
Хотя с «Курском» дело было ясное, что дело темное. Были нестыковки в официальной версии — а один мой знакомый, человек вполне опытный и профессионал, доказывал мне, что на деле «Курск» потопила американская атомарина, причем не тараном, а торпедами — и его объяснения были очень даже логичны. И говорил так не он один. И если это в самом деле так, а наш Всенародно Избранный знал и покрыл, то…
Ладно, это в будущем осталось — а вот что я Сталину скажу?!
Ждем. Конечно, Сталин, он не обязан у телефона наготове сидеть. У него других дел полно. От которых мы его сейчас отвлекаем. Подумать надо, как быстрее мне говорить, чтобы меньше его отвлечь. Ведь это САМ СТАЛИН!!
Сигнал. Кириллов отсылает прочь связиста, берет трубку, представляется. Излагает суть дела — привел «гостей» в Архангельск, но вот они настаивают сейчас идти «Тирпиц» топить. Да, утверждают, что это жизненно важно для СССР — причем еще и по политическим причинам. Да, рядом со мной, их командир. Передаю трубку.
И что я сейчас скажу? А, ладно — представлю, что там наш Верховный!
— Слушаю, товарищ… Иванов (вовремя вспоминаю, как только что Кириллов в трубку сказал). У аппарата капитан первого ранга Лазарев, командир подводного крейсера «Воронеж» Северного флота Российской Федерации.
И слышу голос в ответ, с характерным акцентом:
— Фэдэрации? А почему — не Советского Союза?
— Так не было Союза… в девяносто первом упразднен указом последнего генсека.
— А сами вы в каком году родились?
— В семидесятом, товарищ Сталин (тьфу ты, надо было — Иванов).
— Значит, послэ, когда мы встретимся, вы сможете подробнее рассказать мне, как и отчего это случилось. Подумайтэ об этом. А отчего вы сейчас — помогаэтэ нам?
А, ладно! Что я теряю?
— Потому что мы хотим изменить то, что будет после. Слишком дорого нам досталась наша победа, чересчур большие потери мы понесли. И когда нам бросили вызов уже наши бывшие «союзники» — нас не хватило противостоять им.
— Была ещэ одна война?
— Нет. Хотя в историю это вошло как «холодная война» — без фронта, но… Как было в конце тридцатых — войнушки на периферии, проба сил и постоянная готовность напасть, почуяв слабость. И непрерывная война морально-психологическая: был такой «план Даллеса», который им удался. А результатом стало — когда предателями оказались сам генсек и верхушка партии. И под лозунгом «мирного сосуществования», «разрядки», «перестройки» — прошла фактически капитуляция перед Западом. Одним из условий которой было — распад СССР на республики, во главе которых стоят «президенты», как положено по «общечеловеческим», то есть западным, стандартам.
— А что же народ? Да хоть вы, товарищ Лазарев — если вам в девяносто первом было уже двадцать один?
— Три причины, товарищ Сталин. Во-первых, все привыкли, что реально все решают наверху, и выступать против — чревато. Во-вторых, были радость и облегчение, что не надо рвать жилы ради так и не случившейся войны, и не будет такого, что полетят со всех сторон атомные бомбы и на планете не останется ничего живого.
— Это «атомное» оружие действительно так опасно?
— Товарищ Сталин, пока на земле самый мощный взрыв был в Галифаксе в семнадцатом, когда взорвался пароход «Монблан» с тремя тысячами тонн взрывчатки. И этого хватило, чтобы полностью разрушить город. В шестьдесят первом мы испытали на полигоне «Царь-бомбу», мощностью сто миллионов тонн тротила, сброшенную с самолета. К тому же при атомном взрыве образуется радиация — когда даже пыль, поднятая в воздух, становится смертельно ядовитой…
— Я прочел, очень внимательно, что вы передали, на эту тему. Но вы назвали две причины?
— Третья была в том, что партия в мое время изменилась очень сильно. По крайней мере, ее верхушка — став чем-то вроде новой знати, бюрократией, очень далекой от народа — куда войти новому человеку было так же трудно, как в прежние времена получить дворянство простолюдину. В провинции так вообще доходило до того, что место первого секретаря в области или в районе передавали по наследству или покупали за деньги. Оттого народу и было безразлично, как называется первый, глава — генсек или президент — и даже приветствовалось, поскольку те, кто возглавлял «перестройку», так называемые «демократы», на словах выступали за новое и передовое, против бюрократизма, рутины, «лицом к массам» — и против партии, якобы «отжившей свое». Что, надо признаться, во многом и было. Не было веры, не было цели. За что сражаться — если предают вожди? А новых, за которыми можно было бы пойти, — не появилось.
— Что ж, мнэ будет очень интересно узнать от вас подробнее обо всем. Вы, однако, хотитэ сэйчас уйти в морэ топить «Тирпиц». Отчэго вы считаэтэ, что его утоплениэ так нужно СССР? В морэ возможно всякое — вы нужны нам здэсь, живыми и здоровыми!
— Товарищ Сталин, во-первых, после конвоя PQ-18 — который, кстати, в моей истории дойдет, хоть и с потерями, союзники, вернее Черчилль, категорически откажутся посылать нам караваны, ссылаясь на «угрозу германских надводных кораблей». Только так называемые «капельные рейсы» одиночных судов — и это продлится почти год! Во-вторых, насколько мне известно, как в наше время писали историки, сейчас американцы выступают за увеличение помощи нам, а британцы боятся, что это приведет к переформатированию «союзники и Россия» в «союзники и Англия» — этим и объясняется их предательство с «семнадцатым». А коли так, у меня нет никакой гарантии, что с «восемнадцатым» не повторится то же самое — поскольку у нас «Тирпиц» на перехват PQ-18 не выходил! А если англичане «испугаются» снова — а американцы, доверяя им как «наставникам» в морской войне, поверят? Таким образом, уничтожив «Тирпиц», мы, во-первых, оставляем северный путь открытым — поскольку тогда даже Черчиллю будет очень сложно найти предлог без потери лица. А во-вторых, имеем шанс ослабить очень нежелательный для нас союз Англии и США. Причем эта задача нам вполне по силам. Поскольку наш «Воронеж» как раз и строился как истребитель эскадр — в нашем времени намного более мощных, чем «Тирпиц» с эскортом. Мы прорвались сюда от берегов Америки, куда нас выкинуло в ваше время. Сейчас же предстоит всего лишь выйти в Норвежское море.