Мортальность в литературе и культуре
Шрифт:
Нередко в них встречается описание пограничного состояния между жизнью и смертью:
Ты – бродяга, ты – странник, Лохмотник хромой. Странен край твой на грани Меж светом и тьмой,и приход покойников «с того света»:
Кого это там еще Бог дает — С лампадою, на коньках… Никак Аладдин Батрутдинов идет, Татарина шлет Аллах. <…> Проваливай, конек-горбунок, Ты есть наважденье, хворба души, Батрутдинов сто лет как йок.При этом о трупе покойного говорится как о живом человеке:
Упал в промоину, катясь в кино, И хоть выплыл, да через год: В карманах чекушка и домино, И трачен рыбами рот.Момент
Наличие границы между двумя мирами провоцирует обращение Якова Ильича к ситуации ее перехода:
Перейду. Непостижимо. Покрутился – и уж нет, На души моей обжимок Набредет слепой рассвет, И под брань моих бобылок, Чубуром жмыгуя хвощ, Тела белого обмылок Повлекут на Быдогощ.Здесь, по-видимому, осмысляется момент смерти, но переход в сознании Паламахтерова связан также с прорывом к подлинному художественному высказыванию. Последняя «Ловчая повесть» (цикл «Ловчих повестей» написан от третьего лица некой высшей повествующей инстанцией, проникающей в сознание Паламахтерова) – это описание усилия Ильи Петрикеича, направленного на преодоление границы между жизнью и смертью:
Перейти, перейти, фантазирует он, обернуться знобящим дождем Брюмера и повиснуть над бутафорским хламом предместья, над некой донельзя заштатной верстой… <…> …и длиться, усугубляя кутерьму перепутий, проволок и портя вид старомодных – некогда бальных, а ныне присутственных – фраков и шляп огородных чучел, вороньих пугал и остальных персонажей (с. 259).
При этом в момент, когда переход происходит, герой обнаруживает себя мертвым:
Нужно энергичнее думать, подчеркивал он, какую-то определенность в уме выковать, постоянно – тут он решал остановиться, имея в виду непременно найти замену тому неловкому слову, что готовилось уже завершить фразу, но остановиться не успевал, и слово срывалось, выскакивало – всякий день, говорил Яков Ильич, выковывать. Странное, отзывающееся чревовещанием, оно повисало в полутемном пространстве рядом разновеликих литер, болезненно светившихся коптящим фотогеновым излучением, и, будучи начертанным, оказывалось еще непрошенее произнесенного. В волнении Яков Ильич рассматривал его и совсем неожиданно – ведь снег еще не выпадал – обнаруживал себя лежащим в розвальнях ногами вперед, а голова свисала и даже волочилась… (с. 257)
Символическая гибель художника (Паламахтеров на протяжении романа иронично позиционируется как художник, писатель и поэт) в момент поиска адекватного эстетического высказывания вносит новый – модернистский – поворот в развитие лейтмотива смерти, превращая смерть из трансцендентного опыта в текст.
Мотив смерти, как видим, пронизывает художественный мир романа, делая его в некотором роде безысходным: умирая, герои продолжают жить на кладбище Быдогощ и одновременно среди живых, навещая их в ожидании Страшного суда. Таким образом, при сохранении христианской парадигмы в «Между собакой и волком» реализуется преимущественно языческое мировидение. Вот почему жанровое определение «мортиролог», данное автором, представляется на редкость удачным. «Мортиролог», как уже отмечалось, содержит первоначальное и привнесенное автором значения. Сохранение всех их оттенков и претворение в самостоятельные сюжеты – принцип работы Соколова со словом, высказыванием, образом. Три комплекса глав, из которых состоит роман, создают три способа реализации образа смерти, что придает тексту множественность смыслов.
«Живое» и «мертвое» в небинарной модели мира: избранные рассказы Елены Долгопят
Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно!
Приведенные слова Азазелло из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» определяют дальнейшее существование его главных героев. Маргарита и ее возлюбленный не знают, что жизнь не ограничивается ни материей, ни законами физики. Только оказавшись в другом измерении, по ту сторону знакомой им жизни, они понимают, что человеческое существование неоднозначно и намного сложнее, чем обычно кажется, а смерть не означает вечного исчезновения. Это лишь переход в другое пространство.
Подобную мысль провозглашает в своих произведениях А. Платонов 374 , о чем свидетельствует, например, наделение рыбака, героя романа «Чевенгур», огромным интересом к смерти. Рыбак «втайне… вообще не верил в смерть, главное же, он хотел посмотреть – что там есть: может быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию, которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, и она его влекла» 375 . Непреодолимое желание разгадать тайну жизни и смерти приводит героя к попытке «пожить в смерти и вернуться» – он бросается с лодки в озеро. Вера в возможность общения с мертвыми и в их будущее воскрешение рождает в платоновских персонажах своеобразное отношение к смерти. Герои разговаривают с мертвецами, не страшатся их и относятся к ним с большим уважением («Все мертвые – это люди особенные» 376 ; «Мертвые – это тоже люди» 377 ).
374
Как известно, на творчество А. Платонова, а также на его отношение к проблеме смерти повлияла философия Н. Федорова, который провозгласил, что «смерти нет», и верил в возможность будущего воскрешения умерших.
375
Платонов А. Чевенгур // Собрание сочинений: в 5 т. М., 1998. Т. 2. С. 8.
376
Платонов А. Котлован // Собрание сочинений: в 5 т. Т. 2. С. 353.
377
Там же. С. 356.
Подобный интерес к тайнам существования испытывают герои рассказов Е. Долгопят. В какой-то момент в мире обыденности «возникает разрыв»: «Человек приезжает или забредает в обычное место, а оно оборачивается необычным… загородное кафе на самом деле – временное местопребывание умерших, а они и не подозревают, что умерли…» 378 Странность, необъяснимость поступков героев «как бы существует над сюжетом, разворачивающимся во вполне реальных обстоятельствах. Герои ходят на службу, нянчат детей, моют посуду, стараются по мере возможности обустроить свой быт… а “там, в блаженствах безответных”, уже составлен сценарий их жизни» 379 . В жанровом отношении прозу Долгопят обычно определяют через ее отношение к фантастике, детективу и мелодраме, но «все эти упоминания требуют слова якобы» 380 . Сочетание реальности и фантастики, дополненное «негромкостью» и замедленностью повествования, составляет, по мнению критиков, главную особенность поэтики Долгопят 381 . На связь ее произведений с прозой А. Платонова указывает С. Костырко, называя один из рассказов («Март») «постплатоновским» 382 . Это определение дает ключ к пониманию проблемы мортальности в творчестве писательницы.
378
Фрумкина Р. Тушь, перо [Рец.: Долгопят Е. Гардеробщик. М.: РИПОЛ классик; Престиж книга (Живая линия), 2005] // Знамя. 2006. № 11. С. 210.
379
Там же. С. 211.
380
Там же.
381
Костырко С. Пазл. По ходу чтения // Частный Корреспондент. 2011. 24 янв. [Электронный ресурс]. Режим доступа:Загл. с экрана.
382
Там же.
Одним из центральных в прозе Долгопят является вопрос места и способа существования человека во Вселенной. Ее герои, подобно Мастеру и Маргарите, приходят к пониманию того, что жизнь не всегда связана с материей (рубашка, кальсоны). Нахождение в других измерениях подчас куда более реально, чем существование в повседневности 383 . Это не означает, что материальный аспект бытия не имеет для человека никакого значения. Напротив, в рассказах Долгопят показана связь человека с миром вещей 384 . В пространстве героев вещи являются частью человеческого «я». Они служат доказательством существования, которое, будучи величиной многозначной и неопределенной, без участия вещей далеко не безусловно. Вещи хранят память о прошлом, и она, как я попытаюсь доказать, означает для героев жизнь.
383
См., например: Долгопят Е. Повествование о двух встречах // Знамя. 2007. № 3. С. 38–72. Анализ этого произведения см. в нашей работе: Trojanowska U. W poszukiwaniu zywego slowa. Problem komunikacji w wybranych opowiadaniach Jeleny Dolgopiat // Idea i komunikacja w jezyku i kulturze rosyjskiej. Krak'ow, 2010. S. 377–385.
384
См.: Trojanowska U. Przedmiot “wyzwalajacy” i “zniewalajacy”. O znaczeniu rzeczy w opowiadaniach Jeleny Dolgopiat “Architektura” i “Rola” // Tekst – Rzecz – Egzystencja w literaturach slowia'nskich. Katowice, 2009. S. 161–169.
Память тесно связана с чувствами, которые у Долгопят всегда означают единственную подлинную ценность. Окружающий героя мир может оказаться иллюзией или чьим-то воображением. Человек не знает, кто он и как ему жить, он блуждает между разными пространствами и измерениями жизни, ищет свой путь и место во Вселенной. Единственное, что не подвергается сомнению, – это его чувства 385 . Даже вызванные фантазией или ложью – они всегда настоящие.
Героиня рассказа «Репетитор» факт различий между собственными и чужими воспоминаниями ощущает как болезнь: «Моя болезнь заключается в разнице между тем, что я помню о себе, и тем, что помнят обо мне другие. То, что в моей памяти, – полно звуков, запахов, живой жизни. То, что в их, – мертво для меня» 386 . Светлана твердо знает, что реальность – это ее воспоминания, поскольку только они вызывают чувства. В то же время ее отчим заявляет: «Человеческая память – опасная штука, опасные шутки может шутить с человеком» 387 . Этим он защищает так называемую «объективную реальность». Человек легко доверяет памяти, которая часто может его обманывать. Вместе с тем то, чего не помнит героиня, даже если узнает об этом от других, не вызывает у нее никаких чувств, потому что мертво.
385
Подробнее об этом см. в нашей статье: Trojanowska U. Poszukiwanie wolno'sci w cyberpunkowej rzeczywisto'sci opowiadania “Exit” Jeleny Dolgopiat // Pamie'c serca. Liber amicorum. Tom jubileuszowy dedykowany Danucie Piwowarskiej. Krak'ow, 2008. S. 179–186.
386
Долгопят Е. Репетитор // Долгопят Е. Гардеробщик. М., 2005. С. 299.
387
Там же. С. 295.