Моря Африки
Шрифт:
Через пару часов мы усталые, но довольные возвращаемся на борт с плёнкой полной записей и двумя зелёными плодами папайи, сорванными с очень старого дерева с неимоверно кривым стволом. Делим их на двоих: каждому по половинке маленькой и по половинке большой. Их жёсткая и безвкусная мякоть кажется нам мягкой и ароматной.
Потом решаем попробовать раков отшельников.
— Послушай. Их не едят. — говорит, как всегда более осторожная Лиззи.
— Почему нет. Они же из семейства крабов и должны быть съедобными.
— Я никогда не слышала, чтобы где-нибудь их ели.
— Так они нигде не бывают такими большими, как здесь.
Действительно, здесь они в три раза крупнее чем где бы то ни было. Многие из них даже вместо обычной ракушки в качестве дома таскают пустую скорлупу от кокосового ореха. Но сварив одного, наверное он был дедушкой всей колонии, внутри розоватых клешней мы не нашли и кусочка мяса.
Потом, на поляне находим, как нам кажется, остатки бывших культурных посадок: целый лес мясистых листьев, высотой около метра. Час работы мачете и извлекаем на белый свет с десяток корней, длинной пол метра и толщиной в руку.
— Ты уверен что они съедобны?
— Думаю да. Смотри, они похожи на маниок.
— А если они ядовиты?
После часа в скороварке корни меняют цвет с белого на фиолетовый, потом цвет больше не меняется, но по прошествии двух часов они всё ещё жесткими, как дерево. На закате выключаем огонь.
— Согласен. Не получилось.
— Ладно, не расстраивайся. Было интересно.
Опять меняем остров и бросаем якорь у острова Il du Coin, когда-то здесь было ещё одно поселение рабов.
— Хорошие новости. Лоция говорит, что здесь полно домашних кур, которые одичали и летают с дерева на дерево, и есть даже ослы.
— Ослов не надо. Но если бы попались куры…
Однако мы находим лишь остатки старинного кладбища, которому более двух веков.
Корни дерева разрастаясь вывернули из земли могильную плиту и внутри видна кучка костей. Торчат две берцовые кости, покрытые мхом. Находим также то, что когда-то наверное было садом с жалким лимонным деревцем. Чтобы достать единственный крохотный лимон, прячущийся в гуще кроны, я исцарапался в кровь шипами.
— Да с каких это пор у лимонов стали расти шипы?
— У лимонов они всегда были.
Тучи комаров и разных насекомых жужжат над головой, лезут в уши и глаза, жадно пьют из кровоточащих царапин. В конце концов, самая главная находка, старое хлебное дерево, полное плодов.
Ствол этого гиганта чёрный и скользкий от мха. Мои попытки забраться на него вызывают смех. К счастью Лиззи предусмотрела нечто подобное и захватила с собой верёвку (шкот от генуи). Завязываю обезьяний узел на одном конце, чтобы утяжелить его. Бросок, второй… десятый, это только кажется, что легко бросать грузик в цель на двадцатиметровой высоте.
Наконец верёвка повисает на нужной ветке. Теперь нужно действовать очень осторожно.
Осторожно подёргиваю, верёвка скользит поверх ветки и конец с грузом постепенно опускается ниже. Потом начинаю крутить конец, который у меня в руках, таким образом, чтобы он перевился с тем, на котором груз. Образуется петля, и теперь достаточно потянуть… и овощ для следующего перехода падает на мягкий слой листьев, которые мы насыпали на земле. За час мы добыли пять отличных плодов, по пол килограмма каждый.
Вместе с лимоном и кокосовыми орехами, они будут единственными свежими фруктамиовощами на протяжении 1900 миль, которые отделяют нас от Кении.
Именно так. Мы здесь уже два месяца и начинаем подумывать.
— Когда отправляемся?
— Не знаю, ещё три-четыре дня?
Тем временем заправляем полные баки воды и стараемся наловить рыбы, чтобы насушить на предстоящий переход. Но именно сейчас вся рыба вдруг исчезла. На тендере я ухожу всё дальше и дальше, в надежде найти лучшее место, но везде попадаются лишь черепахи и рыбы попугаи, которых я никогда не стреляю, потому что мясо у них волокнистое и безвкусное. Правда Мишель их гарпунил.
— Michel, ne sont pas bons… кричал я, видя как он выходит из воды с рыбой попугаем на плече, размером больше чем его младший сын.
— S’est toujours bon, si tu as faim! — отвечал он, и попугай, с рисом и кокосовым молоком составлял вечернее меню всего семейства. Но Мишель, это отдельный случай. Он гарпунил и черепах. «Только раз в неделю.» — говорил он — «Чтобы дать детям мяса». И запах, доносившийся с его лодки по воскресеньям, был испытанием даже для наших экологических носов.
Тогда мы пробуем выйти из лагуны, пройдя на тендере нам провалившимся кораллом в одном из многочисленных проходов.
— Вот они где все собрались. — сразу за рифом мы погружаемся в фантасмагорический мир, в котором плотность рыбы такая, что не видно ничего другого, кроме карусели голов и хвостов. По какой-то, известной только им причине, они все собрались снаружи атолла.
Но здесь ещё и много акул.
Слишком много.
Не решаемся стрелять рыбу и просто снимаем на видео невероятные кадры. Таким прекрасным должно быть было море, пока человек не занялся его истреблением.
И вот я снова в воде, опять в лагуне, в маске и с подводным ружьём, в поисках рыбы для нашего последнего ужина здесь на Чагос.
Черепаха!
Неожиданно замечаю её, замаскированную под кораллы. Приближаюсь и дотрагиваюсь до неё, прежде чем она бросается прочь, беспорядочно загребая передними ластами. Она убегает и я навожу ружьё ей в голову. Можно стрелять, она в нескольких сантиметрах от гарпуна. Достаточно нажать на курок и у нас будет вкусный мясной ужин…
Но я не стреляю, и снова принимаюсь искать рыбу. Но почему рыба вызывает меньше жалости чем черепаха? Может быть потому, что у черепахи глаза находятся на одной линии и она смотрит вперёд, как человеческое существо, а у несчастных рыб глаза — один там, другой здесь?