Моряк, которого разлюбило море
Шрифт:
Рассерженный донельзя и взмокший, он с силой дернул ручку. Дверь не подалась. Слышно было, как скрипит под домработницей лестница, шаги удалились и стихли.
Разбилась еще одна отчаянная мечта Нобору — воспользоваться этим редчайшим шансом, чтобы выскользнуть из дому, прийти домой к Главарю и разбудить его, прошептав в окно пароль. Он возненавидел всех людей на земле. В дневнике появилась длинная запись. Ни одно из прегрешений Рюдзи не было забыто:
Пункт первый.Встретившись днем,
Пункт второй.Будучи одет в мокрую рубашку, словно плебей, оправдался тем, что купался в фонтанчике в парке.
Пункт третий.Самовольно заночевал с матерью вне дома, бросив меня в ужасном положении.
Подумав, Нобору стер третий пункт. Он явно проигрывал перед безукоризненной и, значит, объективной оценкой первых двух. При внимательном рассмотрении субъективность третьего пункта говорила о незрелости самого Нобору, а не о преступлениях Рюдзи.
В бешенстве Нобору выдавил на зубную щетку целую гору пасты и драл десны, пока из них не пошла кровь, затем пришел в отчаяние, глядя, как из глубины зеркала из окутавшей неровные зубы бледно-зеленой пены торчат детские клыки. От ментолового запаха гнев его стал чистым.
Сбросив под ноги рубашку, Нобору надел пижаму, обвел взглядом комнату. Ящик комода по-прежнему лежал на полу.
Он приподнял его — теперь он казался тяжелее, чем когда он его вынимал. Ему в голову пришла идея, и он снова опустил ящик на пол. Привычным движением ловко скользнул в нишу.
В первое мгновение Нобору показалось, что щель законопатили. Эта мысль заставила его содрогнуться. Щели не было видно. Поискав на ощупь, он понял, что она на месте. Просто темнота по ту сторону не позволяла сразу ее обнаружить.
Нобору пристально вгляделся в щель. Значит, домработница заходила к матери закрыть жалюзи — вот почему стукнула дверь. Долго напрягая зрачки, он смог наконец разглядеть едва заметную полоску света на латунной кровати в новоорлеанском стиле. Свет был ничтожным и походил на плесень.
В остальном комната была непроглядной, словно нутро большого гроба, ее чернота, хранившая следы дневного жара, таила лишь разные оттенки мрака и полнилась такой непроглядной темнотой, какой Нобору еще не видел.
Глава 8
Вчера они заночевали в скромной гостинице у моста Ямасита-баси. Будучи хорошо известной в Иокогаме, Фусако побоялась останавливаться в крупном отеле. Сотни раз проходя мимо этой гостиницы, она не думала, что когда-нибудь сама остановится в похожем на районную администрацию безвкусном двухэтажном здании с пыльным палисадником и виднеющейся сквозь стеклянную дверь унылой стойкой с календарем судоходной компании на стене.
Едва вздремнув, утром они расстались до отхода судна. Фусако — чтобы заглянуть домой, переодеться и идти в магазин, а Рюдзи — подменить первого помощника, пока тот ходит по магазинам, а потом до самого отхода руководить погрузкой.
Отход назначили на шесть вечера. Все эти дни стояла сухая погода, и погрузка уже четверо суток круглосуточно шла по графику. Дальше «Лоян», подчиняясь прихоти владельца груза, отправятся в бразильский порт Сантос.
Фусако ушла из магазина пораньше, в три часа. Зная, что Рюдзи не скоро теперь увидит женщину в кимоно, специально надела юката [20] из шелка тиримэн [21] , взяла зонтик от солнца с длинной серебряной ручкой и вместе с Нобору на машине отправилась в порт. Дорога была свободна, и примерно в четверть пятого их автомобиль уже стоял на пристани.
20
Юката — легкое летнее кимоно.
21
Тиримэн — разновидность японского шелка, схожего с крепом.
Краны и грузовики все еще теснились вокруг склада временного хранения, на стене которого черной плиткой было выложено «Третий городской», шатко двигалась грузовая стрела «Лояна». Фусако дожидалась в прохладном салоне автомобиля, пока Рюдзи закончит работу и спустится.
Нобору был нетерпелив. Выскочив из машины, отправился посмотреть, что происходит с обратной стороны лихтерной стоянки и складов.
Внутри склада под грязным зеленым металлическим каркасом грудились новые белые деревянные ящики, повсюду перехваченные черными пряжками и маркированные английскими буквами. При виде рельсов, теряющихся в залежах груза, Нобору ощутил одновременно радость и легкое разочарование — так бывает, когда, бредя вдоль хорошо знакомой реки, доберешься до истока.
— Мама! Мама!
Он подбежал к машине, забарабанил в окно. В фигуре у брашпиля «Лояна» он признал Рюдзи.
Захватив зонтик, Фусако вышла из машины. Встав рядом с Нобору, помахала Рюдзи рукой. Рюдзи в грязной рубашке и криво надетой морской фуражке поднял в приветствии руку, но тут же снова исчез с озабоченным видом. Нобору вдруг почувствовал необъяснимую гордость оттого, что Рюдзи работает и судно вот-вот отойдет.
Ожидая, когда он покажется вновь, Фусако раскрыла зонт и стояла теперь на улице, глядя на портовый пейзаж, разрубленный на части тремя швартовочными канатами «Лояна». Каждая черточка слишком ярко горящего в послеполуденном солнце ландшафта, словно морской солью, была изъедена глубокой саднящей грустью. Вплетенная в яркое пространство грусть наполняла монотонные удары складируемых железных листов и скрежет металлического троса.
Жар отражался от бетонной поверхности пирса. Не помогал даже слабый морской ветерок. Мать с сыном присели на край пристани, спиной к жаркому послеполуденному солнцу, и смотрели, как море пенисто гонит мелкие волны к каменным плитам в белых, словно плесень, крапинках. Пришвартованные на лихтерной стоянке суда разом придвигались, покачиваясь, и тут же отступали. В грязной воде плавали бревна, и одно, особенно гладкое и блестящее, тоже надвигалось и отступало в такт колыханиям волн.
Отражающая солнце сверкающая поверхность моря переплеталась с яркой синевой небес, складывалась в монотонный узор, заполнявший все поле зрения.
Нобору вслух комментировал, как марки осадки на носу «Лояна» взбираются от лежащей почти у воды отметки 60, пересекают ватерлинию между 84 и 86 и, наконец, достигают 90 около якорного клюза.
— Неужели вода дотуда доходит? Вот кошмар! — восклицал Нобору с нарочито детской интонацией, прекрасно улавливая настроение матери и угадывая в фигуре, пристально глядящей в море, сходство с одинокой обнаженной женщиной перед зеркалом; мать не ответила.
На другом берегу высились кварталы Накаку со стелющимся серым дымом и полосатой Морской Башней. Море было усеяно лесом белых мачт. Над ними, высвеченные послеполуденным солнцем, висели ослепительные кучевые облака.