Моряк сошел на берег
Шрифт:
– Но если мы не сообщим об этом в полицию, то какой же выход у нас остается?
Она без всякого сострадания посмотрела на человека, лежавшего на полу, – точно так же она смотрела и на муху, кружившуюся на ветровом стекле машины.
– Мы должны избавиться от трупа.
– Каким образом?
– Спрятать его.
– Это легко сказать, но нелегко сделать, – заметил я. – Где мы его сможем спрятать?
– В одной из горных пещер, что находятся выше Малибу.
Я покачал головой.
– Исключается!
– Почему?
– Потому что трупы в пещерах всегда,
Корлисс соскользнула с моих колен и зашагала по комнате взад-вперед, словно попавшаяся в клетку пантера.
– В таком случае его надо спрятать где-нибудь в другом месте. Придумай сам! – Она словно била меня своими словами. – Ты же мужчина! Или вместо женитьбы ты предпочитаешь сесть за решетку? Ведь я люблю тебя...
Сигарета обожгла мои пальцы. Я загасил ее, схватил Корлисс за бедра обеими руками и попытался потянуть к себе.
– Я тоже тебя люблю...
Она выскользнула из моих объятий.
– Тогда тебе надо что-то придумать, Швед! Ведь речь идет о нас двоих!
– Ты хорошо его знала?
Ее взгляд с отвращением посмотрел на мужчину, лежавшего на полу.
– Я его и не знала. Лишь однажды были с ним на благотворительном балу в Манхэттен-Бич. И вот на обратном пути он стал домогаться моей благосклонности – как и сегодня вечером. И тогда я заявила ему, что никогда больше не желаю его видеть.
– А чего тебе надо было вчера вечером в его баре, когда мы с тобой встретились?
– Хотела прочесть ему нотацию, – ответила она, – и постараться отомстить за себя. Ведь после того как я отвергла его поползновения, он стал распространять обо мне слухи, что я... Ну, что я – непорядочная женщина.
– Как его фамилия? – спросил я.
– Волкович.
– Бар принадлежит ему?
– Понятия не имею. Правда, он утверждал, что бар его, но только я сомневаюсь в этом. А почему ты спрашиваешь?
– Я только задаю тебе вопрос, как быстро должны его хватиться.
Она взъерошила свои волосы на затылке, а потом снова позволила им упасть.
– Прошу тебя, Швед, придумай хоть что-нибудь! – умоляющим тоном сказала она. – Я совсем не хочу, чтобы кто-нибудь из нас сел в тюрьму.
– У полиции нет никаких оснований сажать в тюрьму тебя, – объяснил я ей ситуацию. – Даже если бы ты его пристрелила, тебе все равно ничего бы не было. Но убил его я, а не ты.
– В глазах закона мы оба одинаково виноваты, – сказала она и снова прижалась ко мне. – Но мы не хотели этого, правда, Швед?
– Не хотели...
– Но тем не менее это произошло. – Она сняла мои руки со своих бедер. – Подумай, что мы можем сделать, мой милый. Ведь в самом лучшем случае они решат, что это можно квалифицировать как непредумышленное убийство. И если я и избегу наказания, то для тебя это может означать пятнадцать – двадцать лет. А в тюрьме ты сможешь целовать меня лишь раз в месяц, да и то через тюремную решетку в комнате для посетителей. Пока мы оба не состаримся. Кроме того, есть и еще одно, Швед...
– Что именно?
Голос ее был так тих, что я был вынужден нагнуться, чтобы ее слушать:
– Да ты и сам должен был бы об этом догадаться...
Я поднялся, прошел по комнате и, взяв с полки бутылку, выпил.
– Ладно, пусть будет по-твоему.
– Что "по-твоему"?
– Я не буду звонить шерифу Куперу, и мы увезем труп.
– Куда?
Я снова приложил бутылку к губам. Виски закапало мне на грудь, перемешиваясь с потом.
– Сам не знаю. Но все равно одевайся и будь готова к поездке. К тому времени я что-нибудь придумаю.
Корлисс закрыла лицо руками.
Я открыл дверь и зашагал по траве к своему бунгало. Лишь с трудом я смог одеться. Насколько я понимаю, в те минуты я был не так уж трезв. Но меня это не беспокоило. Труп меня тоже мало беспокоил – как-нибудь мы от него избавимся.
Когда я уже натягивал куртку, из нее выпал мой бумажник, а вместе с ним и билет в Хиббинг.
Я долго смотрел на билет, а потом отправился обратно в бунгало Корлисс, чтобы избавить ее от трупа этого Волковича.
7
Она стояла перед туалетным столиком и быстро приводила себя в порядок. Распухший глаз она припудрила.
– Брось ты это! Лучше одевайся быстрее!
– Хорошо, Швед. – Она покорно стянула с себя разорванное желтое платье. Под ним у нее ничего не было. Многие часы, проведенные ею под жарким солнцем южной Калифорнии, окрасили ее спину и ноги в медные тона. Тем не менее, когда она шла к платяному шкафу, казалось, что на ней надето белое сатиновое платье.
Она вынула из шкафа платье салатного цвета и, держа его перед собой, подошла ко мне, чтобы поцеловать меня.
– Я люблю тебя, Швед, – прошептала она.
– И я тебя люблю, Корлисс...
Тесно прижавшись друг к другу, мы поцеловались долгим и страстным поцелуем.
Потом я завернул труп в светлую ковровую дорожку, на которой он и скончался. Меня подташнивало, и мне не хватало воздуха, когда я вынужден был снова его развернуть, – я вспомнил, что его одежда все еще оставалась на стуле возле кровати.
Корлисс попыталась помочь мне, но у нее ничего из этого не вышло – даже было видно, как у нее дрожали руки.
– Мне станет плохо, если я хоть раз дотронусь до него, – прошептала она.
Я посоветовал ей пока посидеть на кровати, а сам начал одевать мертвеца. Корлисс села на стул и мрачно смотрела на меня.
Я надел на него белье, носки, а потом натянул и брюки, даже застегнув молнию. После этого я таким же образом надел на него рубашку и куртку и даже повязал галстук. Мне было тоже противно дотрагиваться до него, но по другой причине, не по той, что Корлисс.