Моряк сошел на берег
Шрифт:
– Нет.
– Почему?
Мэмми сунула себе в рот сигарету.
– Потому что она должна себя вести добропорядочно. У женщины или все или ничего.
Я ухмыльнулся, держа в руке чашку с кофе.
– Что означает эта философия с утра пораньше, крошка? Встала не с той ноги?
Она выпустила струю дыма прямо мне в лицо.
– Возможно, даже не с той постели. Как насчет того, чтобы доставить мне удовольствие, Нельсон?
Я ответил, что все будет зависеть от того, о каком удовольствии пойдет речь.
Она перегнулась через стол и схватила меня с неожиданной для
– Как только закончишь свой завтрак, сматывай отсюда.
– Почему я должен сматывать отсюда?
– Я уже тебе это сказала в первый день твоего появления здесь. Я уверена, что тебе здесь угрожает опасность.
– Какая опасность?
Она неторопливо покачала головой.
– Этого я не знаю. Но судя по острым намекам моего супруга...
Она замолчала, так как внезапно раскрылась дверь из кухни. Вблизи Мик не становился красивее. Правда, он был не так стар, как я думал вначале. Ему было лет тридцать – сорок. Его волосы уже начали редеть. Он обратился к нам своим острым худым личиком и кашлянул.
– Из четырнадцатого номера уезжают, – наконец сказал он.
Брюнетка открыла было рот, чтобы что-то ответить, но вместо этого сняла свою руку с моей и проскользнула в дверь, которую он продолжал держать открытой.
Дверь за обоими закрылась. Я посмотрел на свое запястье. Ногти Мэмми оставили на нем свои следы. Коренастая официантка принесла мне завтрак. Все было приготовлено неплохо, но у меня внезапно пропал аппетит. Мной снова овладела нервная беспомощность.
Второй раз Мэмми говорила мне, что мне отсюда нужно сматываться. Почему? Может быть, просто из ревности? Некоторые женщины очень болезненно реагируют на такие явления. Ведь она не могла ничего знать о Джерри Волковиче. Об этом никто не знал. Никто, кроме меня и Корлисс.
Я поковырял вилкой в яичнице и с трудом немного поел. Наверняка Мэмми все это говорила из ревности – другой причины тут быть не могло. Она была такой же привлекательной, как и Корлисс, и фигурка у нее была не хуже. Но у Корлисс было все, что только может пожелать женщина, а у нее были только Мик да работа.
Пот опять выступил на моем лбу. И тем не менее Мэмми не могла видеть меня на побережье. Все, что она могла знать обо мне и Корлисс, это то, что она привела меня в мотель, чтобы вызволить из беды, что я стал навязчивым, так что она была вынуждена вывести меня из строя с помощью бутылки, и что она вызволила меня из тюрьмы под залог, и мы где-то застряли на час, возвращаясь в мотель.
Я придвинул к себе газету, которую читала Мэмми, к заказал еще кофе.
– Миссис Мик давно служит экономкой в мотеле? – спросил я официантку.
– Думаю, около двух лет, – ответила она.
Не имея более приятного занятия, я снова углубился в историю Пальмеров. Если смотреть на вещи трезво, то ФБР вполне могло проследить путь Липпи Сальца до Лас-Вегаса, но его скорый арест наверняка был простым измышлением репортера. Слова федерального уголовного агентства цитировались только один раз, цитировались слова одного чиновника, который показал, что во многом им помогла одна простая ошибка со стороны Софьи Паланки.
Одна простая ошибка! Им этого оказалось достаточно.
Я спросил себя, а не сделал ли я ошибки, и мне сразу пришли на ум целых две. Меня снова прошиб пот.
Я вытер руль в машине Волковича, а потом отпустил тормоз и вел машину левой рукой до самого обрыва. Если машина будет найдена и полиция начнет копать улики, то отпечатки моих пальцев можно будет найти на рычаге ручного тормоза и на левой стороне руля. Не говоря уже о том, что ковровая дорожка все еще находилась в багажнике машины Корлисс.
Я вытер лоб салфеткой.
– Солнце уже сильно пригревает, неправда ли? – дружелюбно сказала официантка.
– Да, уже становится чертовски жарко, – согласился я с ней.
Что касается отпечатков пальцев, то я мог надеяться только на то, что скалы и прибой окончательно разобьют машину еще до того, как она будет найдена. Иначе дело обстояло с ковриком. Я должен был его уничтожить и как можно быстрее купить вместо него другой.
Я положил на столик плату за завтрак вместе с чаевыми, вышел из ресторана и прислонился к "форду" Уэлли.
Ветер, дувший вдоль шоссе, освежил мое лицо. Приятное чувство. Я посмотрел в сторону бунгало Корлисс и начал раздумывать о том, как мне изъять коврик. Но в данный момент взять его из машины было просто невозможно. Я должен буду его уничтожить где-нибудь по дороге в Лос-Анджелес, где мы собирались пожениться. Но как? Каким образом можно было уничтожить ковровую дорожку средних размеров, испачканную кровью?
Да, все это и есть так называемые мелочи.
Я перешел через дорогу и прошел приблизительно четверть мили вдоль побережья. Может быть, я сделал ошибку, сказав Гаити, что хочу навсегда расстаться с морем. Чтобы заниматься хозяйством на ферме, нужно иметь голову на плечах. Может быть, я не достаточно умен, чтобы построить свою жизнь на суше.
Черт бы побрал все это! У меня даже не хватило здравого смысла на то, чтобы вовремя сесть в автобус, идущий в Хиббинг. Но, с другой стороны, если бы я сделал это, я бы потерял Корлисс.
Я повернул назад и отправился обратно к мотелю. Дверь бунгало Корлисс все еще была закрыта, жалюзи на окнах опущены.
Я подбросил в воздух монету, чтобы решить, идти ли мне обратно в ресторан, или вернуться в свое бунгало и поспать еще пару часиков. Монетка сказала мне: "Поспать".
Решетчатая дверь бюро мотеля была открыта. Я услышал, что там внутри плачет Мэмми. Мик перочинным ножом подрезал куст ползучих роз. Когда я неслышными шагами приблизился к нему, он выпрямился, преградив мне дорогу.
– Минутку, моряк.
Я остановился и смерил его взглядом.
– Да?
Он взмахнул своим ножом, словно мечом.
– Выслушай меня внимательно. Я знаю, что моя жена вчера пару раз заглядывала в твое бунгало. Я знаю, что ты – статный и красивый парень, один из таких парней, на которых женщины летят, как мухи на мед.
– Ну, и дальше? – нетерпеливо спросил я.
– Не советую и пальцем прикасаться к моей жене.
Я сказал ему чистую правду:
– У меня нет никаких намерений в отношении твоей жены, дружочек.