Моряк сошел на берег
Шрифт:
Корлисс заплакала.
– Не слушай его, – сказал Уэлли. – У него только одно на уме: внести разлад в наши отношения.
Не отрывая своего взгляда от Корлисс, я спросил:
– Коннорс с самого начала участвовал в этом деле?
Она перестала плакать, и ее нижняя губа опять немного оттопырилась.
– Нет, – сказала она холодно. – Но... но Мик и он уже с какого-то времени догадались, что я не та женщина, за которую себя выдаю, и уже год они меня шантажируют. Но до того, как нашли труп Пальмера, они только догадывались. А потом в мотеле появился мистер Грин и сказал, что Волкович в действительности был преступником
– Все верно, – самодовольно сказал Уэлли. – Тоже захотелось попробовать сдобного пирога, если вас не очень корежит от такого выражения, мистер Нельсон... Кусочек этого пирога мне понравился, и мне захотелось его сохранить. Корлисс и я уезжаем в полночь во Фриско, а оттуда мы улетим в Боготу. А "Пурпурный попугай" пусть летит ко всем чертям! Мик только будет радоваться этому...
– Ты тоже полетишь ко всем чертям! – прорычал я.
С этими словами я нанес ему левой такой удар, что глаза его сразу наполнились отчаянием. И он весь сжался, потому что все-таки не поверил, что у меня нет оружия. В следующее мгновение он уже пришел в себя и попытался поднять руку с пистолетом, но я сразу же выбил его из руки, так что он перелетел через всю комнату и упал под кровать. Потом я вытащил правую руку и размахнулся. Правда, мой кулак не попал ему по лицу, но наручник попал.
Крик боли даже не успел вырваться из его груди, когда я нанес еще удар, и на этот раз он попал точно в цель. Он грохнулся на пол.
Корлисс не сдвинулась с места.
Я набросился на нее:
– Ну, что стоишь? Быстро одевайся! Полиция была уже на пути к мотелю, когда я получил от Мика ваш адрес. Я был вынужден украсть машину, которая сейчас стоит напротив этого мотеля, и четыре умненьких копа из Сан-Диего уже расследуют это дело. Они начнут расспросы и узнают, что я в отеле. Быстро собирайся! Каждую минуту здесь могут появиться копы.
Ее полные груди натянули тонкий шелк юбки, когда она стягивала ее через голову.
– Что ты собираешься делать?
– Бежать.
– Куда?
– Еще не знаю... Об этом еще рано думать. Куда-нибудь, где мы будем в безопасности.
– И ты хочешь помочь мне бежать?
– Угу.
– Несмотря на то что... что я вела себя по отношению к тебе не совсем порядочно?
– Ну и что...
Корлисс прижала к моей груди свою маленькую ручку. Глаза ее испытующе посмотрели на меня.
– После всего того, что я причинила тебе?
– Да, несмотря на все это.
– Но почему?
– Видимо, потому, что я люблю тебя. – Я приподнял ее голову за подбородок. – А почему ты вчера ночью так горько плакала? Соседи сказали, что своим плачем ты смогла бы разжалобить камни...
Ее мокрые глаза все еще испытующе смотрели на меня.
– Может, я тоже тебя люблю... Потому что мне было стыдно... Потому что я, наверное, охотно стала бы той женщиной, за которую себя выдавала, вместо того чтобы быть той, кто я есть на самом деле. – Она снова заплакала. – Может быть, мне очень хотелось быть простой провинциальной девушкой, которая вышла замуж за сына богатых родителей... То есть чтобы все было так, как я выдумала. И чтобы я была свободна и могла выйти за тебя замуж. – Она прижалась ко мне, продолжая всхлипывать. – Вместо того чтобы быть публичной девчонкой из южной части Чикаго, которая слушалась Липпи Сальца...
Ее рука все еще лежала на моей груди. Я поцеловал кончики ее пальцев.
– Одевайся, дорогая, – шепнул я. – Сейчас не до разговоров. Нам надо уходить.
Корлисс опять посмотрела на меня.
– Ты действительно этого хочешь, Швед? Неужели я так много для тебя значу?
– Да.
Она глубоко вздохнула.
– Хорошо. Как ты хочешь, Швед.
Она быстро прополоскала свои волосы под краном и вытерла их полотенцем, закрыв глаза. При этом ее губы беззвучно шевелились. Потом, уже надевая туфли, она спросила:
– Сколько у нас еще есть времени?
Я немного раздвинул опущенные жалюзи и выглянул на улицу. Копы все еще стояли возле машины и о чем-то договаривались. Потом один из них бросил взгляд на дверь отеля.
Я быстро ответил:
– Считанные минуты... Но тем не менее я продолжаю думать, что нам удастся скрыться, если мы выйдем черным ходом.
На ней уже было простое белое платье и она доставала свое пальто. Когда я повернулся к двери, она достала элегантный чемоданчик из шкафа и схватила меня за руку, когда я проходил мимо нее.
– Прошу тебя, Швед, поцелуй меня, – умоляюще попросила она, – и пусть этот поцелуй будет как талисман, чтобы я была уверена...
Я поцеловал ее долгим поцелуем.
– Ну, теперь ты уверена?
Она посмотрела на меня блестящими глазами и кивнула.
– Да.
Она стояла ближе к двери. Она открыла ее и хотела выйти, но в тот же момент застыла. В дверях стоял Грин.
– Хэлло, Софи! – спокойно сказал он. – Куда на этот раз?
Она завизжала, а потом захлопнула дверь перед носом Грина и, бросившись к окну, закричала в мою сторону:
– Будь ты проклят, Швед! Ты меня предал! Ты все время хотел выдать меня полиции... – Она рванула вверх опушенные жалюзи. – Поэтому ты и хотел выманить меня из комнаты... Хотел, чтобы меня арестовали.
Она села верхом на подоконник и при этом юбка ее задралась. В тот же момент Грин выбил дверь. Она продолжала отчитывать меня:
– Грязный, вонючий Швед! Ты абсолютно ни на что не годишься! – Но глаза ее говорили другое. Они также радостно сияли, как и при моем поцелуе, когда она говорила мне, что теперь уверена в моей любви.
– Не надо этого делать! Это бессмысленно! – быстро сказал Грин, еще находясь в дверях.
Она все еще смотрела на меня, а сама уже схватилась рукой за ступеньку пожарной лестницы. Когда ее пальто зацепилось за что-то, она дико закричала и попыталась освободить его рукой, которой еще держала чемодан. В тот же момент другая ее рука соскользнула со ступеньки, и она, потеряв равновесие, с криком полетела в бездну. Улетела в темное ничто.
Я подскочил к окну и высунулся из него. При падении она несколько раз перевернулась. Чемодан, стукнувшись о перила балкона на третьем этаже, раскрылся, и из него вылетели деньги. Все золото мира. Грин тоже перегнулся через подоконник.