Мошенник
Шрифт:
– ЯТЕБЯ БЛАГОДАРЮ,- ГОВОРЮ я С ПОРОГА.
Отец наблюдает за мной поверх чашки. Он в своем кабинете, пьет чай, перед ним открытая книга. Это то, что я подарил ему на прошлое Рождество, исторический отчет о Столетней войне. Он весь день отсиживался здесь и читал.
– Я знаю, что ты хотел исключить его, - продолжаю я, когда папа замолкает. “Но я обещаю тебе, он не сделал ничего плохого. Единственный грех Фенна в том, что он примчался сюда, когда я в нем нуждался”.
На его челюсти напрягается мышца.
– Ты собираешься что-нибудь сказать?
Папа ставит
– Что ты хочешь, чтобы я сказал?
– Я не знаю. Я тереблю рукав.
– Просто кое-что.
– Все в порядке. Вот что: если я когда—нибудь снова обнаружу мальчика в твоей комнате посреди ночи, он будет исключен, если у меня будет право исключить его, а ты будешь учиться на дому в выпускном классе. Понятно?”
– Да, - натянуто отвечаю я.
“И я ожидаю, что ты сдержишь обещание, которое дала ранее”, - добавляет он, его взгляд суров.
– Я так и сделаю.
Во время нашей часовой беседы этим утром, в которой я изложил свои доводы в пользу того, почему Фенн не должен быть наказан слишком сурово за вчерашний вечер, одним из условий моего отца было, чтобы я вернулся к терапии. Еженедельно. Я не был в восторге, соглашаясь, но я не так уж сильно возражаю против доктора Энтони, и мне показалось справедливым оставить Фенна в Сандовере.
Однако он у меня в долгу. И я планирую рассчитаться с этим долгом сегодня вечером — я не приму ничего, кроме правды о выпускном.
– Слоан только что поставила лазанью в духовку, - говорю я ему.
– Она сказала, что все будет готово к семи.
Папа кивает и тянется за книгой.
– Тогда увидимся за ужином.
Уволен.
Я жду, пока закроется дверь, чтобы закатить глаза. Я понимаю. Он разозлился из-за того, что застукал Фенн в моей спальне. Но, да ладно, это было не так важно.
В холле я достаю телефон из кармана толстовки на молнии.
Я: Эй, мы все еще договариваемся на потом? Ужин в 7, так что я освобожусь около 9. Встретимся на тропинке у озера?
Фенн печатает, но точки продолжают появляться и исчезать, кажется, целую вечность. Мне надоедает ждать, и я поднимаюсь наверх. Я хочу принять душ и переодеться перед ужином.
Мой телефон жужжит, когда я вхожу в свою комнату.
Фенн: Мне больно это говорить, но ты была права. С этим нужно покончить. Я не тот парень, который тебе нужен, Кейси. Мне очень жаль.
Я смотрю на сообщение.
Проходит секунда. Две. Три. Десять.
Я все еще продолжаю смотреть. В надежде, что скоро это обретет смысл. Я даже перепроверяю, действительно ли это написано по-английски, потому что мой мозг не может вычислять. Мои глаза видят такие слова, как “конец” и “извините”, но, очевидно, мои глаза глупые и неправильные. Он ни за что не порвет со мной отношения.
Поверх текста.
Это абсурдно.
Мой пульс слабеет, замедляясь до ползания, когда я посылаю в ответ три слова.
Я: Ты серьезно?
На этот раз он отвечает сразу.
Фенн: Да. Мне очень жаль. Тебе нужно забыть обо мне.
Я делаю медленные, размеренные вдохи. Мой пульс учащается. Все быстрее и быстрее, пока он не начинает
Я, блядь, не могу в это поверить. Этот парень потратил месяц, пытаясь бульдозером проложить себе дорогу обратно в мою жизнь, ежедневно вымаливая у меня прощение. И до прошлой ночи я стояла на своем, отстаивая свои границы. Но он преодолел и их. Прошлой ночью, когда он держал меня в своих объятиях, я была готова простить его, даже не зная всей правды о выпускном вечере. Я напомнила себе, что Фенн спас мне жизнь, что я осталась жива благодаря ему, и разве это не было самым важным?
Боже. Должно быть, со мной что-то не так. Врожденный изъян в моем программировании, который заставляет меня совершать одни и те же ошибки и постоянно удивляться, обнаруживая, что я один.
Или, может быть, это просто Фенн.
Прячется у всех на виду, как яд без цвета и запаха.
Вводит микродозу в мои вены до тех пор, пока мое сердце не перестанет биться.
Не могу поверить, что я когда-либо позволила ему убедить меня, что он мой друг. Я была так близка к тому, чтобы простить его, вопреки здравому смыслу и каждому предупреждающему звоночку, ревущему в моей голове. Но Фенн Бишоп непроницаем для всех моих естественных защит, он проникает в мой мозг, чтобы нашептывать нужную ложь и пустые обещания.
Я опускаюсь на край кровати, быстро моргая, чтобы сдержать слезы. Забавно, но я думал, что на этот раз он был готов сказать правду, что после нескольких недель умолений о возможности признаться, на этот раз он не облажается. Только вот я снова здесь, дурак. Прямо мне в лицо.
Слезы высыхают по мере того, как боль, окружающая мое сердце, затвердевает, превращаясь во что-то более темное, враждебное. Гнев вспыхивает внутри моего черепа, оглушительная, воющая буря ярости и негодования, которая усиливается каждый раз, когда я перечитываю сообщения Фенн.
Я, черт возьми, больше не могу этого выносить.
Бросив телефон на кровать, я заставляю себя пойти принять душ. Я увеличиваю температуру до обжигающей, а затем встаю под струю, вдыхая клубы пара, прежде чем поднять лицо вверх. Я позволяю горячей воде пропитать меня. Успокаивает меня. Каким-то образом это работает. Я закрываю глаза, и первая умиротворяющая мысль, пришедшая мне в голову за весь день, всплывает среди этого беспорядка.
Воспоминание о том, как я мчался по горам с опущенными стеклами.
Ем мороженое в случайном городе.
Теряюсь и забываю, кто я такой.
Когда жар и пар расслабляют мои напряженные мышцы, я вспоминаю, когда в последний раз была счастлива. Не пьяна, не жажду мести и не испытываю оргазма. Просто... счастлив.
После душа я надеваю штаны для йоги, полосатый свитер и теплые шерстяные носки. Мне нужно покормить Сильвер, прежде чем меня позовут на ужин, поэтому я лезу в верхний ящик стола за пакетом с едой на молнии, который я там припрятала. Сегодня мы официально перешли на сено из люцерны и обычные гранулы, предположительно с высоким содержанием клетчатки. Однако Сильвер все еще кажется слабой. Я действительно хочу, чтобы она больше двигалась.