Московская плоть
Шрифт:
Сама она была облачена в выбранное Уаром длинное темно-лиловое платье с россыпью, как она думала, стразов по подолу. Туфельки тоже оказались впору. Поверх платья на плечах серебрился почти невесомый палантин из дымчатой норки. Хотя ей показалось странным, что на похороны ее нарядили, как в оперу.
Ближе к полуночи завьюжило. Ледяной ветер сквозь дыру в потолке швырял в гроб со старцем пригоршни снега и раскачивал люстры Силиппа Фтарка из черного хрусталя, отчего метались по стенам вычурные тени. Нервный кот со вздыбленной на загривке шерстью нарезал широкие круги вокруг гроба. Его пугливо сторонились присутствующие.
После казни на костре,
Наконец доложили о прибытии Внука и его Невесты. Присутствующие расступились, склонив головы, что до крайности удивило Марью. Неужели такое благоговение адресовано молодому человеку, которого она подпирала сейчас, как костыль? С чего бы это? Такая респектабельная публика…
Воспоминания отпустили Бомелия и вернули к скорбной действительности текущего момента. Время близилось к полуночи, а Внук и Наследник был явно не в лучшей форме. Его длинные, тонкие, по всем параметрам – музыкальные пальцы нервно теребили четки из обсидиана. К тому же он икал. Его поддерживала под руку прелестная, но очень раздраженная девушка. Им подали золотые, перегородчатой эмали кубки с красным вином.
Напрасно Машенька оглядывала помещение в поисках поддержки. Никто не подошел к ним, не предложил куда-нибудь пристроить Уара, заваливающегося на ее плечо. Девушка успела отметить некую однородность в облике публики. Дамы с толстым слоем тонального крема на лицах, затянутые, длиннохвостые, как зловещие кометы, усыпанные драгоценностями. Удивляли их очень яркие глаза самых затейливых оттенков: бирюзовые, желтые, фиалковые – в тон колье на шеях. Судя по количеству и качеству драгоценностей на присутствующих, можно было заподозрить, что необычный цвет глазам придают линзы, выполненные также из драгоценных камней. Такого Маше еще встречать не доводилось.
Бомелий откашлялся, и присутствующие на панихиде затихли.
– Уважаемые! Сегодня мы расстаемся с нашим патриархом, основателем Москвы, великим и справедливым Дедом нашим – Мосохом. За время его каденции нас неоднократно пытались выжечь из нашего родового гнезда. Жгли наши дома, театры и клубы. Мы никогда не простим и не забудем самые губительные пожары: от рязанского князя Глеба, от дважды отличившегося литовца Ольгерда, Тохтамыша, Давлет-Гирея и прочих игоподобных. Но каждый из нас больше человека. На целую мышь. Мышь по имени Феникс, которую смертные принимают за птицу. Раз за разом мы возрождаемся из пепла и помогаем возрождать Москву. Наше комьюнити подвергается нападкам как со стороны смертных, так и со стороны конкурентов, стремящихся получить контроль над рынком свободно циркулирующей ПРА и присосаться к московской плоти. Поэтому в условиях угроз, которые несет в себе нынешняя глобализация, постигшая нас сегодня утрата невосполнима. Каждый имеет право на добровольный уход, и мы должны с уважением относиться к таким решениям. Несмотря на то что они таят в себе угрозу безопасности комьюнити. Каждый добровольный уход ослабляет наши ряды.
Чем дальше, тем больше отходная в исполнении Вечного Принца напоминала программную речь преемника. Бомелий вдохнул из ингалятора и продолжил:
– Самое печальное в нашей вечной жизни – это тоска по ушедшим смертным, к которым мы были привязаны. Поэтому ради сохранения наших рядов нам следует приобщать
Маша, занятая Внуком, не очень вникала в содержание речи Бомелия, но она показалась ей как минимум странной. Какая мышь? Какое комьюнити? Какие смертные? Какой Мосох, в конце концов?..
Бомелий распорядился внести телеграммы-соболезнования. Кавайная девушка в наколке выкатила золотой сервировочный столик, заваленный правительственными телеграммами, помеченными двуглавыми орлами и гербами прочих государств. Пока их зачитывали, публика расслабилась, зазвенела фужерами, зашушукалась. Две дамы – молодая и постарше, сверкая драгоценными линзами, неприязненно косились на Машу. Но девушке в тот момент ни до кого не было дела, кроме Уара, у которого подкашивались ноги и стучали зубы. Машенька жалела, что не догадалась взять с собой валерьянку.
Наконец под сводами особняка разлилось пение, которое несведущий человек мог бы назвать ангельским. Верхнее освещение погасло, погрузив место действия в полумрак, лишь черные хрустальные бра тускло мерцали в дальних пяти углах. Тени выросли и колыхались у гроба. Из сумрака выдвинулся на авансцену человек в темных непроницаемых очках.
– Параклисиарх… – прошел шелест среди публики.
И Маша узнала немолодого господина, наблюдавшего за нею из «хаммера» в паркинге офиса ее строительной корпорации. Но обдумать это совпадение девушке помешали быстро развивающиеся события вечера, больше похожего поначалу на вечеринку с пьяным диджеем.
Параклисиарх – глава службы безопасности холдинга ЗАО МОСКВА держал в руках, затянутых в белые перчатки с раструбами до локтя, поднос с большими старинными ножницами. Внука и его Невесту вытолкнули к гробу. Только теперь девушка заметила странный шелковый шнур, привязанный к гробу в головах у покойного. Пение под сводами постепенно переходило в ультразвук. Неожиданно Маша заметила кошачий волос на лацкане покойника, который колыхался от его дыхания. Она хотела крикнуть, что дедушка жив, но в этот момент Внук повалился, а перед ней оказались ножницы.
– Ну что же ты?! Вставай, родненький! Люди же смотрят! Ты же должен что-то сделать с этими ножницами… – шептала Маша, поддерживая и прислоняя Внука к открытому гробу.
Рука в белой перчатке вложила ножницы в трясущиеся руки Внука. Ультразвук давил на перепонки с чудовищной силой и жестокостью восточной казни. Мария держалась из последних сил.
– Ппо…моги… – икая, указал Внук на шелковый шнур в изголовье гроба.
Марья Моревна, поддерживая Уара одной рукой и прижимая к лафету коленкой, другой рукой ухватила шнур и буквально вложила его в раскрытые ножницы. Но Внука колотило так, что он не мог их сжать. И тогда Маша что было сил, резко сжала концы ножниц обеими руками.
Отрезанный шнур взлетел вверх, и в тот же момент через отверстие в потолке рухнул вниз осиновый кол и вонзился в грудь Мосоха. Машенька закричала от ужаса. Ей показалось, что из пробитой груди старца брызнула во все стороны кровь. Но брызги вдруг оказались летучими мышами, которые, хлопая крыльями, устремились под потолок и вылетели через отверстие. За ними стремительно взвился кот, но, не успев схватить добычу, брякнулся в пустой гроб. А пищащая стая взяла курс на лосиноостровскую Кремлевку, где в бункере неясного назначения, частично заполненного грунтовыми водами, ей было даровано обрести наконец покой и отдохновение.