Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года
Шрифт:
Еще до этого в своих циркулярах обер-прокурор Синода Победоносцев зачастую называл Льва Николаевича полоумным, умалишенным, сумасшедшим и т. д. За Толстым был установлен негласный полицейский надзор. Попал под наблюдение и дом в Долгохамовническом переулке.
«В доме проживающего в Москве графа Льва Толстого устроена тайная типография для печатания его тенденциозных произведений, состоящая в непосредственном управлении неблагонадежных в политическом отношении лиц», – доносили директору Департамента полиции П.Н. Дурново. А тот, в свою очередь, просил в апреле 1886 г. московского обер-полицмейстера A.A. Козлова проверить эти сведения. Проверили. «Компетентные источники», т. е. шпики и филеры, тайную типографию в Хамовниках не обнаружили. Учитывая, как сам Толстой относился к российским порядкам, можно сказать, что нелюбовь Толстого и власти была взаимной.
Благом для московского обер-полицмейстера было бы, если бы Толстой и вовсе не появлялся в Москве. И такой момент наступил 8 мая 1901 г., когда семидесятидвухлетний писатель покинул свою хамовническую усадьбу. Толстой расстается с Хамовниками на восемь лет. Пришедшие со старостью болезни не пускали Льва Николаевича в Москву, да он и сам туда не стремился.
Лишь 3 сентября 1909 г. он вновь оказался в Москве. Сюда он заехал перед тем, как отправиться к ближайшему другу В.Г. Черткову, жившему в подмосковном Крекшино. И если бы в Крекшино можно было бы попасть прямо из Ясной Поляны, то, вероятно, Москва не увидела бы писателя и в этот, последний раз.
Толстой, не баловавший Первопрестольную своим вниманием так долго, вызвал своим неожиданным появлением фурор. Хорошо, что газеты не прознали об этом заранее, иначе ему не дали бы прохода уже на Курском вокзале. Но народ все равно собрался, в том числе и сам Чертков с сыном, оставившим для нас свидетельство о встрече. Там, в частности фигурирует некая ветхая старушка, похлопавшая писателя по спине, пожелав при этом ему здоровья. Носильщик, бросивший вещи, побежал поближе поглазеть на того самого графа Толстого.
В этот раз Толстой приехал уже в другую Москву, ошеломившую его своими многоэтажными доходными домами, трамваями, телефоном, уличными электрическими фонарями. «Без лошадей ездят, в трубку разговаривают», – изумлялся Лев Николаевич. По дороге с вокзала он все удивлялся, почему не поехали до Хамовников на трамвае. «В трамвай с багажом нельзя», – объяснили ему.
Уже на следующий день, по старой привычке, спозаранку отправился Лев Николаевич в город, дошел до Пречистенки. Хотел, как всегда, помочь незнакомой прохожей. Какой-то дворник обругал его: «Что не в свое дело мешаешься. Ступай отсюда». Видно, московские дворники за восемь лет успели подзабыть графа. Вернувшись в Хамовники, Лев Николаевич поставил диагноз Москве двадцатого века: «Люди здесь так же изуродованы, как природа» (по воспоминаниям А.Б. Гольденвейзера). А вот андреевский памятник Гоголю, что стоял тогда в начале одноименного бульвара, Толстой похвалил: «Мне нравится: очень значительное лицо».
Вечером того же дня Толстой с Брянского вокзала поехал в Крекшино. Позже туда же приехала и Софья Андреевна. Вернулись они уже вместе, через две недели, 18 сентября. На Брянском вокзале опять толпа – газеты уже рассказали о пребывании Толстого в Москве. «Благодаря вам я пить бросил!», – умилил Льва Николаевича старичок, каким-то образом пролезший к нему, а городовые отдавали честь. Все это позволило ему с удовлетворением отметить: «Видно, я стал популярной личностью для толпы. Но все-таки видно настоящее отношение. В особенности этот старичок, бывший пьяница. Чувствуешь значение того, что делаешь. Сердечность, значительность задачи».
В Хамовниках, куда приехали с вокзала, собрались московские знакомые и сын Сергей с женой. Говорили о разном, в том числе и о кинематографе. Толстой изъявил желание «посмотреть на это новое развлечение городских жителей». Ближайший кинематограф располагался на Арбате, куда и решили направиться вечером.
В кино зрители не могли не узнать писателя – «появление его произвело сенсацию». Дальше дело не пошло. В антракте Лев Николаевич встал и пошел к выходу со словами: «Ужасно глупо. У них совсем нет вкуса». Еще одно достижение цивилизации и научно-технического прогресса Толстой не принял.
Больше оставаться в Москве он был не намерен. 19 сентября Толстой в последний раз переступил порог дома в Хамовниках. В городе его провожало множество москвичей. Курский вокзал потонул в людском море. Люди залезали на фонарные столбы, чтобы получше разглядеть писателя. «Никто не ожидал скопления такой массы народа, и не было принято мер, чтобы обеспечить свободный проход через вокзал», – вспоминал очевидец. Прощание плавно переросло в митинг, растрогавший Льва Николаевича до слез, что позволило одной из газет написать: «Москва устроила Толстому царские проводы».
7 ноября 1910 г. в Хамовники пришла горестная весть о кончине Толстого на станции Астапово Рязанско-Уральской железной дороги. В то время в московской усадьбе жил его старший сын Сергей Львович с женой и сыном Сергеем (род. 1897 г.), одним из двадцати трех внуков Льва Толстого. Сергей Львович немедля выехал в Астапово.
Оставшиеся в Хамовниках домочадцы стали свидетелями небывалой прежде активизации надзорной деятельности московской полиции. Во избежание возможных народных волнений, полиция оцепила Долгохамовнический переулок. Как следует из московских газет, 9-10-го ноября переулок «был окружен полицейскими нарядами, которые стояли до вечера», а «дом был оцеплен полицией, вблизи дома дежурит отряд городовых и полицейский офицер; никто из посторонней публики в Хамовнический переулок не пропускается».
Меры, принятые в те печальные дни, не кажутся экстраординарными. Недаром издатель A.C. Суворин еще в мае 1901 г. писал: «Два царя у нас: Николай Второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост». Тем не менее, значительных волнений, вызванных известием о смерти Толстого, в те дни в Москве не наблюдалось.
Вскоре в Московской городской думе были озвучены инициативы по увековечению памяти писателя. Предлагалось, в частности, открыть мужское и женское училища имени Л. Н. Толстого, присвоить Хамовническому переулку или одному из примыкающих к нему переулков имя писателя и устроить в Москве литературный музей имени Толстого, поставить памятник.
Сергей Львович Толстой 22 ноября 1910 г. от имени семьи Толстых, в беседе с городским головой Н.И. Гучковым заявил о желании семьи писателя уступить Хамовническое владение городу Москве, с целью организации там музея.