Московские каникулы
Шрифт:
А л е ш а. Здравствуй, Катя! Ты не отвечаешь на мои письма, но я все равно буду тебе писать. Знаешь, я еще не во всем разобрался, такая во мне путаница от мыслей и чувств… И только когда я остаюсь один на один со своей скрипкой, я забываю, какое у тебя было лицо, когда ты назвала меня жалким, трусливым обманщиком, и во мне снова оживает надежда… Говорят, я довольно прилично играл на концерте. Это, наверно, потому, что я представлял, будто ты сидишь в зале и слушаешь меня…
О л е г. А вчера я опять был в Третьяковке. Тянет туда, как преступника на место преступления… Долго стоял перед Иваном-царевичем и вспоминал, как ты рассказывала… Ну, что маленькая мечтала встретить такого… Сам знаю, я в герои не гожусь, но, ей-богу, я не такой жалкий и трусливый, как ты сказала… Как
К а т я (достает из кармана письмо). Ну, здравствуйте, Алики-вралики… Долго не хотела вам писать, да сердце не камень, как известно. Я теперь даже с удовольствием вспоминаю мои московские приключения, а мысль о том, как вы меня дурачили, не вызывает уже такого приступа ярости и желания убить вас немедленно, как это было сначала. Конечно, я вам обоим отомщу, когда приеду в Москву, но как — еще не придумала. Берегитесь же, Алики-вралики, берегитесь!
Прожектора гаснут и через мгновение загораются снова. На тех местах, где стояли Алеша, Олег и Катя, стоят М а л ь ч и к и Д е в о ч к а с письмами в руках.
М а л ь ч и к. Привет, неизвестный двенадцатый! Пишет тебе Рустем Казаков из южного города. Мой отец служит здесь пограничником, а я учусь в той же школе по номеру и в том же шестом «А», как и ты. Давай с тобой переписываться, хочешь? Я никогда еще не был в Москве, и мне все про нее будет интересно.
Д е в о ч к а. Здравствуй, Рустем Казаков, по списку двенадцатый! А у нас в классе двенадцатая по списку я, Галя Железнова. Конечно, я очень хочу с тобой переписываться! У нас-то в Москве особенно интересного нет ничего, вот ты живешь в таком месте замечательном! У вас самая сильная жара бывает, правда? И змеи водятся! А я воспитываю щенка овчарки, зовут его Байкал. Когда он кончит ученье, я повезу его на границу и передам самому лучшему пограничнику. Вдруг это окажется твой отец! Вот будет здорово!
Прожектора медленно гаснут. Негромко вступает скрипка Алеши. Это может быть любая мелодия, лишь бы говорила она людям, что юность — это всегда надежда…
З а н а в е с.
1969
НОЧЬ ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ
Драма в двух действиях
В и к т о р М е ж о в }
С т а с и к П р о т а л и н }
Р и т а К о з ы р е в а }
Г а л я В о р о б ь е в а } — десятиклассники.
Е л е н а Г л е б о в н а — мать Виктора.
О л ь г а В а с и л ь е в н а — бабушка Риты.
Н и н а С е р г е е в н а Н е м ч и н о в а — учительница.
Москва. Сентябрь.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Уголок сквера поблизости от школы. Скамья, еще зеленые кусты акации, молодая березка. Солнечный день. Входит Н е м ч и н о в а.
Н е м ч и н о в а (с улыбкой вглядываясь в зал). Я — учительница. Тшш… Успокойтесь, пожалуйста, я ничему не собираюсь вас учить. Просто хочу рассказать одну историю, которая приключилась в моей школе, в моем классе, можно сказать, со мной самой. (Помолчав.) Меня зовут Нина Сергеевна Немчинова, я учительница литературы в старших классах. Мне нравиться быть учительницей литературы в старших классах, хотите верьте, хотите нет.
З а т е м н е н и е.
Тот же сквер. Справа появляются С т а с и к и В и к т о р с портфелями в руках. Виктор — в форменных брюках и строгом темном свитере. В одежде Стасика ничто не напоминает о школьной форме, причем можно даже предположить, что пестрота и беспорядок его одежды тщательно продуманы.
С т а с и к. Ну знаешь, Витенька! Если тебе не хочется тащиться с нами на Бородинское поле…
В и к т о р. Просто некогда.
С т а с и к. Ну и сиди дома, долби свою возлюбленную математику! Но отговаривать Нинон от выезда! В то время когда весь класс рвется на просторы нашей прекрасной родины! Да ты знаешь, сколько мы сможем филонить под этот выезд? Сегодня уроков не задали, в понедельник можно изобразить легкую простуду…
В и к т о р. Слушай, ты для кого, собственно, учишься?
С т а с и к (простодушно). А я разве учусь?
В и к т о р. Не помешало бы для разнообразия. До экзаменов — меньше девяти месяцев.
С т а с и к. Но больше восьми! Бесконечность!
В и к т о р. Именно. Порядка двадцати трех миллионов секунд.
Входит Р и т а, с аэрофлотовской папкой в руках. Она в красивом платье, которое только с большой натяжкой можно принять за форменное.
С т а с и к. Маргарита, поздравляю. Мы с тобой — миллионеры.
Р и т а. Откуда бы?
С т а с и к. Имеем двадцать три миллиона. Секунд! До выпускных экзаменов.
В и к т о р. Уже на десять секунд меньше.
С т а с и к. Да ты что, совсем у нас тюкнулся? Мгновения высчитываешь? Тик-так, тик-так, наш Витюнчик не дурак… Ведь под такой метроном жить невозможно!
В и к т о р. Возможно. Больше того — необходимо. Чтоб ни одна секунда зря не пропала.
Р и т а. Ты решил не ехать в Бородино?
В и к т о р. Поеду. Не быть же белой вороной.
Р и т а. Если хочешь, я тоже могу…
В и к т о р. Нет уж. Стасик, да и вы все с таким детским ликованием встретили идею Нины Сергеевны, что лишать вас вожделенного безделья было бы просто жестоко.