Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
В старых описаниях владений этого квартала обычно имеется примечание: «Владение выходит в Милютинский переулок». Кроме главного здания, во владении были многочисленные флигеля и дворовые постройки. В первой половине XIX века этот квартал (тогда эта часть улицы, как помните, носила название Сретенки) пользовался дурной славой.
Один из центральных эпизодов поэмы Александра Полежаева «Сашка», которая поразила Николая I своей «безнравственностью», — посещение студентами публичного дома.
В поэме указан его адрес:
Но вот… темнее и темнее. Народ разбрелся по домам. «Извозчик!» — «Здесь, сударь!» — «Живее, Пошел на Сретенку к блядям!» — «Но, но!» И дрожки задрожали; Летим, Москва летит —В. Г. Перов. В увеселительном заведении. Рисунок 1865 г.
Этот же квартал описывает художник Василий Григорьевич Перов, в 1850-х годах учившийся в Училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой улице. Ученики училища обычно снимали углы и дешевые комнаты в окрестных сретенских переулках, поэтому этот район был им хорошо знаком.
«Против Сретенского бульвара, где ныне помещаются меблированные комнаты Семенова с маленьким и грязным трактиром на углу (дом 30 по Большой Лубянке, речь идет о нем до перестройки. — В. М.), — пишет Перов, — во время оно весь этот квартал, то есть по линии бульвара, по Милютинскому и Юшкову переулкам, принадлежал какому-то г. Краснопольскому. В этом квартале стояли стена со стеной четыре или пять разновидных домов, в один и в два этажа, выкрашенных розовой краской. Все дома — от чердака и до подвала — были заняты содержательницами всевозможных увеселений. Во всякое время вечера и ночи в окна виднелись нередко красивые, но в большинстве дурные женские лица. Днем же все эти дома представляли какое-то сонное царство, словно в них жили заколдованные, спящие царевны. Все упомянутые заведения, нужно сказать, были далеко не низкого разряда, а в бельэтаже считались даже шикарными.
Выходя из Училища после классов, многим ученикам лежал путь мимо дома Краснопольского, а некоторые и нарочно ходили не кратчайшей дорогой, а делали крюк, чтобы пройти мимо окон розовых домов, где всегда сидели девицы, которые нередко показывали ученикам свои катаральные языки и выделывали разные жесты, иногда не совсем грациозные, и все это проделывалось в виде ласки. Учеников шутки девиц очень забавляли: они много смеялись и в свою очередь смешили пленниц. Так это продолжалось многие годы. Особенно ученики любили ходить мимо вышеупомянутых окон после вечерних классов, то есть после семи часов, потому что в это время все девицы приготовлялись к ночному балу, совершая свои одевания и прически так открыто и в таком неглиже, что даже иногда и смотреть было неловко. Но ученики не стеснялись этим и жадно рассматривали руки, плечи, словом все открытые части девиц, которые и не думали прикрываться, сидя перед зеркалом, куря папироску, отдав свои волосы в распоряжение плюгавого парикмахера. Хотя окна были задернуты занавесками, но эти занавески только закрывали половину окна, а потому через них, приподнявшись на оконечности ног, всегда было удобно рассматривать происходившее в комнате. Девицы нередко видели, что в окна смотрят, но не обращали на это никакого внимания, так как привыкли к ежедневному посещению учеников. Правда, случалось иногда, что выскакивали лакеи или дворники, которых в этих домах было очень много, и метлой или половой щеткой разгоняли учеников. Но это делалось скорее в виде опять-таки шутки, и никогда эти милые шутки не доходили ни до чего серьезного».
Большая Лубянка заканчивается площадью Сретенских ворот, или, как она называется в живой речи, Сретенскими воротами. Назвать площадью этот перекресток на внутреннем бульварном проезде трудно. Но в XVI–XVIII веках здесь действительно была площадь перед башней мощной городской крепостной стены Белого города. В башне был проезд-ворота, и перед ними, как и во всех средневековых городах, имевших подобные укрепления, находилась широкая площадь.
Московский посад, к концу XIV — началу XV века расширившийся за Сретенский монастырь, требовал возведения новой линии укреплений для защиты Москвы и москвичей от внешнего врага. Первоначально был выкопан ров и насыпан вал, в конце XVI века эта линия оборонительных укреплений завершилась возведением каменных крепостных сооружений.
В 1586 году, сообщает летопись, царь Федор Иоаннович «повеле на Москве делати град каменный около Большого посада подле земляной осыпи (т. е. вала. — В. М.), а делали его семь лет, а нарекоша ему Царев град, а мастер был русских людей Конь Федоров». Так как для строительства использовался белый камень, то со временем за новой московской крепостной стеной укрепилось название Белый город.
Это было замечательное сооружение, построенное по последнему слову мирового фортификационного строительства. Павел Алеппский — секретарь антиохийского патриарха Макария, сопровождавший его во время поездки в Москву в 1655–1656 годах, в своем сочинении об этом путешествии описал стену Белого города. «Она больше городской стены Алеппо и изумительной постройки, — пишет Павел Алеппский, — ибо от земли до половины высоты она сделана откосом, а с половины до верху имеет выступ, и потому на нее не действуют пушки… Эта стена не похожа на городские стены в нашей стране. В Белой стене более пятнадцати ворот, кои называются по именам икон, на них стоящих. Все эти надвратные иконы имеют кругом широкий навес из меди и жести ддя защиты от дождя и снега. Перед каждой иконой висит фонарь, который опускают и поднимают на веревке по блоку; свечи в нем зажигают стрельцы, стоящие при каждых воротах с ружьями и другим оружием».
Далее Павел Алеппский добавляет, что хотя он видел стены Белого города собственными глазами, но бросал на них взоры украдкой, так как стрельцы неусыпно наблюдают за прохожими, и если заметят, что кто-то слишком пристально смотрит на стену или пушку, его тотчас хватают и лишают жизни. Насчет столь жестокой и быстрой кары, якобы полагавшейся в Москве за любопытство, Павел Алеппский явно ошибается, видимо, кто-то из его информаторов над ним подшутил. Но этой выдумке мы обязаны тем, что он украдкой, но весьма внимательно рассмотрел и подробно описал стены и башни Белого города: запретное, как известно, особенно привлекательно.
На так называемом Сигизмундовом плане Москвы начала XVII века хорошо видна Сретенская башня Белого города с поворотом проезда через нее и выходом не во фронтальном фасаде, а с боковой стороны башни.
К середине XVIII века стены и башни Белого города, утратившие свое прямое функциональное назначение военного объекта, лишились и государственного внимания, и поддержки. Московский генерал-полицмейстер А. Д. Татищев 27 апреля 1750 года в рапорте императрице Елизавете Петровне доносил, что в стене Белого города «многие камни вывалились, а в коих местах расселись и обвалились, отчего едущим и идущим всякого чина людям крайнее опасение имеется». Было получено распоряжение начать разборку стены и употреблять полученный от разборки камень и кирпич на казенное строительство.
Художник С. А. Коляда на площади Сретенских ворот на фоне церкви Успения Богородицы в Печатниках. Фотография 1985 г.
Разборка стены велась медленно, и четырнадцать лет спустя новая императрица Екатерина II подтвердила это распоряжение, санкционировала последовательный снос стен и башен и устройство бульваров на месте снесенных стен, чтобы, как сказано в ее распоряжении, «по примеру чужестранных земель иметь место в средине города для общественного удовольствия, где бы жители оного могли, не отдаляясь от своих домов, употреблять прогуливание». Устройство бульваров на месте разрушенных стен Белого города растянулось на многие десятилетия. В конце девяностых годов XVIII века на валах, которые следовало засадить деревьями, еще громоздились груды камня, полузанесенные землей и мусором, с весны прораставшие травой, куда, как вспоминают современники, окрестные обыватели выпускали скотину — коров и коз, а зимой, занесенные снегом, они становились горками, с которых дети катались на салазках. В 1797 году Москву посетил Павел I и, обозрев состояние бульваров, остался недоволен. Специальным указом он повелел ускорить их планировку и посадку деревьев, а из оставшегося камня распорядился выстроить возле бывших ворот на въезде в Белый город «гостиничные дома».
Строительство гостиниц было поручено молодому московскому архитектору В. П. Стасову (1769–1848) — ученику М. Ф. Казакова и В. И. Баженова. Гостиницы на Бульварном кольце стали первой самостоятельной и значительной работой В. П. Стасова. Позже, уже будучи известным архитектором, чьи работы были отмечены в России и за границей, список своих работ, поданный в Римскую академию по случаю возведения его в звание профессора этой академии, он начинает ими. Это говорит о том, что архитектор считал их не ученическими упражнениями, а полноценными творческими работами. Чертежи гостиниц были представлены на рассмотрение Павлу I и отмечены, как значилось в резолюции на них, «высочайшим благоволением».