Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
В 1920 году А. Л. Чижевский, по стечению обстоятельств, получил направление на работу в Калугу инструктором литературного отдела Наркомпроса (ЛИТО) и для оформления документов зашел к служившему там В. Я. Брюсову, с которым он встречался в 1915 году на различных литературных вечерах.
Чижевский не предполагал, что знаменитый поэт запомнил его фамилию — одного из многочисленных юношей, завсегдатаев литературных вечеров. Но Брюсов его узнал, вспомнил те времена, когда Чижевский, в студенческом сюртуке, с гвоздикой в петлице, распоряжался на эстраде Политехнического музея, а увидев
— Вы должны знать Циолковского.
— Конечно, знаю, — ответил Чижевский.
— Расскажите мне о нем. Меня интересует его личность и вопросы, которыми он занимается: космос, возможности полета к планетам и звездам… Я позволю себе пригласить вас к себе для рассказа о Циолковском. Надеюсь, вы не откажете посетить меня? — И Брюсов вручил Чижевскому свою визитную карточку, написав на обороте дни и часы, удобные для посещения.
В это время Валерий Яковлевич работал над научно-фантастическим романом «Экспедиция на Марс», и работы Циолковского, в первую очередь его научно-популярные рассказы и повести «Вне Земли», «Грезы о земле и небе», «На Луне», послужили ему тем образцом, от которого отталкивалась его собственная фантазия.
«Через два-три дня в 10 часов утра, как и было условлено, — рассказывает в своих воспоминаниях Чижевский, — я нажал кнопку звонка двери небольшого особнячка на 1-й Мещанской улице… Дверь мне открыла женщина, которая, как я потом узнал, именовалась Брониславой Матвеевной и была сестрой жены поэта. Я назвал себя. Она приложила палец к губам и шепотом сказала:
— Валерий Яковлевич сегодня в ударе, он еще не ложился спать. Писал всю ночь, пишет и сейчас. Я, право, не знаю, как и быть…
— Если так, надо отложить нашу встречу.
— Не-нет, подождите. Я все же спрошу его: ведь он вас ждет — возможно, потому и не ложился спать. Минуточку… присядьте.
Бронислава Матвеевна ушла, а через минуту я входил в кабинет Валерия Яковлевича. Это была просторная комната, из-за густого табачного дыма почти ничего не было видно.
— Я здесь, — сказал Валерий Яковлевич. — Прошу покорно, входите!
Я пошел на голос, пораженный столь странной картиной… Выходя из-за стола, чтобы пожать мне руку, он наткнулся на ведро, наполненное водой, в которой качались белые мундштуки выкуренных за ночь папирос… Их было, вероятно, более сотни. Брюсова слегка качало.
— Вы уж простите меня, я неисправимый курильщик… Вот заработался и забыл обо всем. Надо открыть форточку. Садитесь в это кресло…
Пока он открывал форточку, я успел сквозь дым рассмотреть его кабинет. Кабинет был большой, по стенам — книжные шкафы, картины, портреты. Стол завален рукописями, на стульях — тоже рукописи. Стихи… Проза… Левый ящик стола выдвинут, и в нем уложены стопки папирос…»
Жена Брюсова Иоанна Матвеевна позвала мужа и гостя в столовую, там, за чаем, и состоялся разговор о Циолковском, о научных работах самого Чижевского.
Возможно, тогда же, но скорее всего в одно из следующих посещений Чижевский передал Брюсову тетрадь своих стихов.
Начать разговор о своих стихах было для Чижевского трудно. Дело в том, что год назад он послал Брюсову письмо и сборник стихов, но не получил ответа. Чижевский не напомнил о письме, Брюсов о нем не заговорил.
Письмо это очень важно для понимания отношения Чижевского к Брюсову. Пятьдесят лет спустя после смерти Брюсова оно нашлось в его архиве, при получении затерявшееся среди бумаг и потому непрочитанное.
Вот фрагменты из этого письма:
«14-VIII-1919 г.
Милостивый государь многоуважаемый Валерий Яковлевич!
Простите меня за то, что, не будучи лично знакомым с Вами, смею беспокоить Вас своим письмом, одновременно с коим посылаю два своих труда: „Тетрадь стихотворений“ и „Академию поэзии“.
Если Вас не затруднит моя просьба, не откажите в любезности выразить о моих стихах свое мнение. В них много недостатков и ошибок, которые стали особенно ясны после отпечатания. Но я все же решил выпустить стихи в „свет“, во-первых, потому что на счет „культпросвета“, а во-вторых, потому что „сегодня — жив, а завтра — расстрелян“.
Мне пошел 22 год, а из жизни уже 5 лет утрачено на войну и революцию, и обидно будет потерять еще столько же, что при современном положении дел как будто и возможно…
Подожду Вашего, глубокоуважаемый Валерий Яковлевич, мнения о моих виршах (ибо только Вас считаю серьезным и тонким критиком и знатоком искусства), а потом что-нибудь предприму…
Зная хорошо Вас по Вашим произведениям, я надеюсь, что Вы поймете меня и не осудите за излишнюю мою откровенность…»
Брюсов, познакомившись с оставленной ему рукописью стихов, писал Чижевскому в Калугу: «Разнообразие тем и форм Ваших стихотворений делают Вас одним из замечательных мастеров нашего времени. Работайте над Вашим высоким даром». К сожалению, из письма Брюсова сохранилась лишь эта небольшая цитата, выписанная Чижевским, а само письмо, как и многие другие материалы архива Чижевского, пропало.
Сорок лет спустя, 22 апреля 1961 года, уже после лагеря и ссылки Чижевский шел мимо дома Брюсова, увидел барельеф поэта на мемориальной доске, а во дворе дома пожилую женщину. «Я решил подойти к ней и узнать: не известно ли ей что-нибудь о судьбе семьи поэта? Каково же было мое удивление, когда эта женщина, пристально посмотрев на меня, добродушно улыбнулась, протянула руку и сказала:
— Сколько же лет мы с вами не встречались?
Я, откровенно говоря, смутился и ответил, что в этом доме не был ровно 41 год, подумав, что эта приветливая женщина просто ошиблась, спутав меня с кем-либо.
— Вот видите, как нехорошо забывать старых знакомых. Вы и меня не узнаете — ведь я Иоанна Матвеевна, а вы — поэт. Не так ли?
Я, удивляясь зрительной памяти Иоанны Матвеевны, не надевая шляпы, поклонился и назвал себя…»
После смерти В. Я. Брюсова Иоанна Матвеевна сохраняла квартиру такой, какой она была при жизни мужа. Она разобрала и привела в порядок его огромный архив, подготавливала издания его произведений. В конце 1920 — начале 1930-х годов в доме Брюсова продолжались встречи поэтов и литературоведов, занимавшихся изучением жизни и творчества Брюсова, но постепенно они прекратились.