Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
Сурикова похоронили рядом с матерью.
Конечно, наш рассказ о Пятницком кладбище очень короток, можно было бы назвать еще много имен, вспомнить людей как известных, так и полузабытых. Впрочем, кому-то известны и памятны одни имена, другим — иные… Нужно просто пройти по его тропинкам, вглядываясь в имена на крестах
Алексеевское
Ярославское шоссе возле села Алексеевского. Фотография 1905 г.
Проспект Мира от Пятницкого кладбища до поворота в Останкино застроен современными многоэтажными зданиями. Они возведены в основном в шестидесятые — семидесятые годы, есть среди них и жилые дома, есть и корпуса промышленных предприятий, относящиеся к разряду так называемых «ящиков». Проспект здесь имеет респектабельный и престижный вид. Путеводители обо всех этих новостройках молчат — и не из-за «ящиков» (советский человек воспитан в убеждении, что если «объект» обнесен забором, то он «секретный»), а потому что у новых коробок еще нет истории и их еще не окутывает таинственная дымка преданий.
Совсем иное дело — конец этого отрезка дороги, правда, также застроенный новыми домами. Но здесь прежде было старинное село Алексеевское и путевой дворец царя Алексея Михайловича. Это село богато историческими преданиями, к тому же сохранилась его церковь — замечательный памятник XVII века, поэтому современные путеводители, ставящие своей задачей указать читателю на памятники, сразу начинают рассказ об Алексеевском: «За Крестовским путепроводом наш маршрут выходит к бывшему селу Алексеевскому».
Конечно, автор путеводителя легко преодолеет путь от Крестовской заставы до Алексеевского одним росчерком пера, но не путник, тем более — пешеход.
Летом, в начале 1820-х годов, поэт-сентименталист, поклонник и последователь Карамзина Михаил Николаевич Макаров со своим другом, фамилию которого он зашифровал псевдонимом С….въ, совершил пешее путешествие от Москвы до Ростова Великого и обратно, описав его в книге «Журнал пешеходцев».
Макаров сейчас известен лишь как автор воспоминаний о детстве А. С. Пушкина, факты из которых не может игнорировать ни один из биографов великого поэта не только потому, что сведений об этом периоде его жизни очень мало, но и потому, что в них описывается пробуждение в мальчике поэтического таланта. Но в конце XVIII и в первые десятилетия XIX века М. Н. Макаров занимал заметное место в литературных и светских московских кругах. Он выпустил два сборника стихов, печатался в журналах, переводил пьесы для театра. В юности служил в Московском архиве иностранных дел. Молодые люди, служившие там, так называемые «архивные юноши», отличались широкими знаниями и интересом к истории. Этот интерес Макаров сохранил и в зрелые годы. В 1824 году он поступил на службу в штат московского генерал-губернатора чиновником по особым поручениям «по части археологии и статистики». Имея целью в своем пешеходном путешествии в Ростов Великий ознакомление с археологией и статистикой мест, лежащих по дороге, Макаров при этом оставался литератором и поэтом своего времени и направления, что наложило на его рассказ свой колорит.
Итак, М. Н. Макаров с другом 1 июня 182* года (именно так датирована первая запись в «Журнале пешеходцев») вышли из Москвы за Крестовскую заставу.
«Мы были в поле, а воздух еще не радовал: тяжелый городской запах отражался здесь во всей силе! С….въ нюхал узелок с о-де-ко-лонь; а я спасал себя пучком травы и цветов, сорванных при первом шаге на волю. По сторонам дороги тянулись длинные ряды пешеходцев, большей частью простолюдинов.Кареты, коляски и другие экипажи тащились или быстро неслись по средине. Нередко гордые каретныелица нас заставляли вооружаться лорнетами.
— Пади, пади ты! — кричал визгливый форейтор, когда мы было вздумали, защищаясь от облаков пыли, перебежать с одной стороны дороги на другую.
— Падите вы! — повторил басистый кучер, и знакомаявластелинка лихой кареты и лихой шестерки нас увидела, кажется, с тем только, чтоб умереть над нами со смеху.
— Чудаки! — воскликнул флегматик муж ее. — Чудаки?..
Я хотел что-то отвечать им, но мой товарищ предупредил:
— Оставь их в покое, — заметил он. — Наша знакомка любит улыбаться;она улыбается везде: Москва или поле, столичные франты или дорожные люди, хозяин или гость — для нее все равно. Ухо ближайшего к ней тотчас является подле ее губ; начинается шу, шу, шу, и жертва Мому свершилась. Словом, эта барыня одна из тех, которые не пощадят никого и ничего: она родилась на смех! Что принадлежит до ее мужа, то это бедная жертва перешептываний женских: пожаловал нас своим имечком!»
Далее Макаров рассказывает, как лакей, которого барыня послала спросить, далеко ли до деревни, ударил его крепко по плечу и назвал семинаристом-длинной косой, как барыня, глядя на это, хохотала, а барчонок «дразнил языком», как следующая карета, промчавшись, швырнула в приятелей вылетевшие из-под колес комья грязи…
«— Чего не натерпится пешеходец! — пал духом автор и предложил своему спутнику: — Воротимся!
Но тот был настроен решительнее.
— Ступай вперед! Вперед! — командовал он. — Не всякое лыко в строку!»
Хотя Троицкая дорога за Крестовской заставой была многолюдна, селений вдоль нее не было.
С. М. Любецкий в книге «Окрестности Москвы», изданной в 1880 году, пишет, что прежде за Крестовской заставой дорога шла среди перелесков, прерываемых огородами с шалашами, а первым селением после заставы было и есть(подчеркивает Любецкий) село Алексеевское.
Такой дорога по Закрестовью оставалась до конца XIX века, а в его последнее десятилетие и в начале XX века здесь начали строить промышленные предприятия: возле Пятницкого кладбища свой цех построило «Торгово-промышленное товарищество Московского дроболитейного и патронного завода», открыл филиал завод Михельсона, одно за другим открывались мелкие предприятия и мастерские: тарный заводик, мыловаренный, салотопка, колбасное заведение, производство лакированной кожи, велосипедная (по починке машин) фабрика и другие. Бывшие огороды застраивались тесно стоящими друг к другу одноэтажными, редко — двухэтажными домиками. За заставу вышло рабочее предместье с узкими переулками, грязными улицами, его населили рабочие окрестных фабрик, ремесленники, извозчики. Как обычно в таких районах, появились трактиры, пивные, лавки, некоторые из здешних питейных заведений пользовались известностью в уголовном мире.
После революции Ярославское шоссе начали застраивать в 1930-е годы, и сейчас от старого Закрестовья осталось лишь несколько домиков в глубине дворов.
Но память о рабочих и ремесленных слободках осталась в названиях улиц и переулков.
От Крестовской заставы с левой стороны проспекта Мира за линией домов, параллельно ему, идет Большая Марьинская улица. Здесь начинались земли деревни Марьиной, по которой когда-то получила свое название Марьина роща. На этой улице располагалась одна из рабочих слободок, поэтому улицу в 1918 году переименовали в Большую Пролетарскую. С этим названием она просуществовала до 1922 года, когда Моссовет у нее это название отобрал, так как в городе оказалось пять Пролетарских улиц. Четырем вернули прежние названия, новое оставили за одной — за 4-й Рогожской, переименованной в Пролетарскую раньше всех — в 1917 году.