Московские встречи
Шрифт:
— Я вернулся к себе на родину, в село Матвеевское весной 1906 года. За мною велась слежка, и осенью мне пришлось бежать в Петербург и перейти на нелегальное положение. Потом я уехал в Финляндию. Из Гельсингфорса кочегары одного торгового судна перебросили меня в Лондон. А собранные мною заметки, письма и дневники, связанные в один большой свёрток, остались у родственников, в Матвеевском. Но куда они их запрятали, никто не помнил. Прошло ведь более двадцати лет.
Весной 1928 года Новиков-Прибой и несколько писателей уехали на охоту в родные края Алексея Силыча. Вернулись они оттуда окрепшие и посвежевшие. Но больше всех был доволен Алексей Силыч. А радоваться, действительно, было чему!
— Возвращаясь после двухнедельного пребывания среди болот и лесов, мы заехали в Матвеевское, к племяннику Ивану Сильвестровичу в гости, — рассказывал оживленно Алексей Силыч. — Заехали. Сели попить чайку с мёдом. И вот вносит мой племянник какую-то связку бумаг, мочалкой перевязанную, и кладет передо мной на стол. Я сразу узнал эти бумаги. «Да откуда, — кричу, — ты раздобыл это?»
А Иван Сильвестрович улыбается:
«В улье нашел. Помнишь, у сарая колодные ульи были сложены. Сарай одряхлел и стал разваливаться. Стал я ульи перебирать, гляжу, в одном какие-то бумаги. «Сохраню, — думаю, — это небось Алексея Силыча. Они ещё ему пригодятся». Взял и припрятал. А потом и вспомнил, что отец-то все горевал, что твои бумаги куда-то запрятал и не мог найти…»
Двадцать два года пролежали в улье! — восхищённо поднял палец Новиков-Прибой. — И как раз подоспели…
— Что же это за бумаги?
— Все мои записки о Цусиме! И когда я развязал мочалку и разложил перед собой всё мое упавшее с неба богатство: дневники, письма, блокноты, тетради, когда вчитался в эти строки, наспех написанные вылинявшими чернилами, я почувствовал, что богаче меня сейчас на всем свете ни одного человека нет!.. Эти скупые записи подняли со дна души все полузабытые картины страшной цусимской трагедии. И я понял, что именно я должен рассказать миру правду о бездарности царского командования и героизме русских моряков.
Так Новиков-Прибой начал работать над своей «Цусимой».
Где бы ни бывал Новиков-Прибой, куда бы ни ездил, с ним в кармане всегда неразлучно записная книжка. Книжки в разных переплетах — синие, серые, голубые, коричневые, купленные в пути, на улице. На их страницах — охотничьи наблюдения, пейзажи, отдельные услышанные фразы, кратко записанные сюжеты будущих рассказов, народные приметы, удачные сравнения.
Алексей Силыч охотно посвящает в них своих друзей.
Вот некоторые из записей.
Молодой морячок дефилирует по морскому бульвару мимо скучающей девушки. Остановился возле, решив поразить её своим остроумием.
— Позвольте бросить якорь у вашего сердца!
Но девушка, видно, хорошо разбиралась в морской терминологии.
— Слишком каменистый грунт, боюсь, не зацепитесь!
Матрос вернулся на корабль с синяками.
— Где это, браток, тебя такими сигнальными огнями украсили?
Он был стар, и казалось, что душа его обросла ракушками.
На корабле молодой матрос ищет ревизора.
— А ты на клотике был? — спрашивает его квартирмейстер.
— Никак нет.
— Ну пойди и посмотри. Он, наверное, там сидит…
Одна знакомая, прежде чем начать читать какой-нибудь роман, всегда заглядывала в конец книги. Если роман оканчивался свадьбой, то она читала его.
— Мы с ним родственники: в прошлом году на одном солнышке онучки сушили.
Оглох дождь. Бог его посылает туда, где просят, а он хлещет, где косят; его посылают туда, где сеют, а он льётся, где сено.
Один волк от стрихнина умер, а другой сидит рядом и псалтырь читает.
Лиса только не говорит, а то все понимает.
Он шел, точно плыл под бом-брамстеньгами и лиселями.
Он засмеялся, загрохотав, точно якорный канат в клюзе.
Примета в Архангельске. Если чайки сидят на воде, значит в море разыгрывается шторм.
Справка. При циклоне в северном полушарии частицы воздуха вращаются против движения часовой стрелки. И наоборот, в южном частицы воздуха не вращаются по кругам, но имеют спиральное движение.
Любовь освежает сердце.
Собачья вахта — с полуночи до 4 часов утра.
Твою честность и в бинокль не увидишь.
Прозвище одного штурмана — Карболовая Кислота.
Ром «Мухобой». В Англии есть такой ром — один пьёт его, а семеро пьяны бывают.
Подстрижен «под карусель».
— Я тебе только два зуба оставил. Чтоб сахар грызть…
— Я за работой машины слежу — слухом, глазами, носом, руками. Четырьмя чувствами. Я по запаху чувствую, когда загорается подшипник.
На Новой Земле. Названия ветров у поморцев: «сток» — юго-восточный, «полуночник» — северный, «обеден инк» — южный.
Запись в десять строк в одном из таких блокнотов впоследствии выросла в повесть «Женщина в море».
Каждое утро, входя в столовую, Алексей Силыч громко приветствует всех и весело потирает руки:
— Итак, эскадра отправляется в поход…
Он встаёт ещё затемно и до завтрака успевает написать полстраницы. Работает Новиков-Прибой медленно, трудно, и если за день ему удаётся написать полторы-две страницы, он бесконечно доволен и счастлив. «Когда я сажусь за работу, — говорит он, — то всегда представляю, что это моя последняя книга. Поэтому и надо написать её как можно лучше. Тут уж изо всех сил стараешься». Вся наша коммуна в курсе похода 2-й Тихоокеанской эскадры, с которой Новиков-Прибой направлялся на Дальний Восток. Задают вопросы, интересуются отдельными моментами плавания, и Алексей Силыч с большой охотой начинает делиться своими воспоминаниями, а рассказчик он удивительный.
Как-то к нам в дом приблудилась чья-то собака, и Алексей Силыч в связи с этим вспомнил одну историю.
— Однажды, когда наш катер отваливал от пристани, с берега на корму прыгнул чей-то пес. Масть у этой дворняги была бурая, уши стрелой, хвост бубликом. Пёс радостно вилял хвостом и умильно заглядывал всем в глаза. «Вероятно, отстал от какого-нибудь корабля», — решили матросы и взяли его на наш броненосец. Но как назвать пса?.. Так как знакомство это состоялось во вторник, его назвали Вторником. Собака стала членом экипажа.