Московский бенефис
Шрифт:
Не помню, сколько раз она кончала — не считал. Но мне лично потребовалось порядочно напрячься, чтобы выйти из игры с честью. Я давно уже был мирным, домашним животным в области секса и сверх Ленки, Зинки и, изредка, Марьяшки больше ни в чем не нуждался. Возможности, которыми некогда пользовался Коротков-Браун, ушли в невозвратную даль. К тому же комары меня так искусали, что можно было подумать, СПИД начинается…
Я прямо-таки сполз с этой психованной скрипачки. А она, донельзя недовольная, чуть приоткрыв глаза, по-кошачьи потянулась, распахнув пошире ножки, и поманила пальчиком Кота… Того упрашивать не потребовалось, благо он был в полной боевой.
— Противогаз надень, — притормозила Таня, доставая точно такую же упаковочку, какой снабдила и меня.
— На, подержи! — прорычал Кот, и Джек, немного обалдело, взял у Кота камеру. Я, смирно подтянув плавки, уселся на травку, словно форвард, которого заменили в середине матча: «Вместо выбывшего из игры Баринова (номер седьмой) играет Котов (номер шестнадцатый)…»
Нельзя ревновать женщину, которую не любишь. Да я и не ревновал, наверно, тем более что глупо говорить о ревности в условиях такого коммунизма.
Кот, аж кипя от вожделения, облапил Таню, тяжело ввалился между ее ног, дернул на себя… Я не снимал на видак, но все увидел со стороны: куда, что и как вошло. Мне было вроде бы все равно. Раз она просто скрытая сучка-нимфоманка, пусть ее дрючит кто хочет. Я сейчас оклемаюсь, приду в себя и засажу по самый помидор какой-нибудь из этих коров. Вон, Эми злится. Да она вдвое симпатяжней тебя, стервы драной!
— Жми! Еще! Сильней, гад! — выкрикивала Кармела с яростью, ловко крутанула Кота и, повалив на обе лопатки, оседлала… В ней бес сидел, это точно!
Кот вел себя со всей присущей ему беспардонностью. Его волосатые лапы с настырностью лазили по Таниному телу, тискали ее беспощадно, мяли, рвали, теребили… Я ничего такого и близко не допускал. А ей это нравилось! Оседлав Кота, она откинула голову назад, зажмурилась и раскачивалась, раскачивалась, в полном упоении от собственной бесстыжести. Она, конечно, видела, что я на нее смотрю, не столь уж плотно были сомкнуты ее веки, но ни капельки, ни миллиграмма смущения не испытывала.
— Я — шлюха, от души скажу, — заметила Эми вполне серьезно, — но чтоб так… Она, по-моему, сбрендила на этом деле.
— Похоже, — согласилась Джейн, — бешенство матки… Бывает. Джек, ты следующий, наверно…
— А почему бы и нет? — целясь видеокамерой туда, где соприкасались животы Кота и Кармелы, и возбужденно сопя в обе ноздри, бросил Джек. — Им можно, а мне нельзя?
— Одна кобыла всех заманила… — хмыкнула Джейн. — Чего вы в ней нашли, не пойму? За свеженькую приняли?
— Ты не поймешь, — сказал Джек, — интеллекта не хватит. На! Держи камеру и снимай! Сейчас уж я первым буду!
— Как эти? — не поняла Джейн, но камеру у него взяла.
Джек встал в ногах у Кота, за спиной у Кармелы, схватил ее за плечи и пригнул Таню к животу своего зама…
Дальше я смотреть не стал. Мне стало противно. Это мне-то, который чего-чего, а похабных и бесстыжих баб навидался на десять лет вперед. Думал, есть еще скромненькие, не утратившие целомудрия, не превратившиеся в средоточие похоти бабы… Углядел, называется, одну такую, а она… Скрипачка двух-смычковая!
Я ушел. К озеру. Там было еще несколько человек, но в основном нормально загорали. Загорать мне не хотелось, но поплавать и остудить свою душу надо было. Потому что у меня вдруг пробежала по мозгам весьма отчетливая мысль взять «Калашникова» и от души пострелять по всем, кто на этой «лежке» сшивается. Кроме парня в дзоте, вряд ли кто успеет ухватиться за оружие. Разнежился здесь, в подмосковной тайге, товарищ Джек… Правда, ключа у меня от комнаты не имелось. Ключ был у Тани. А автомат лежал именно там в сумке, рядом с коричневой тетрадкой и адресами тех, кто увез с собой пресловутые перстеньки… Не пойдешь обратно и не попросишь: «Танечка, одолжи ключик, я автомат принесу и шлепну тебя вместе с двумя кобелями!»
В общем, я полез в воду. Мне сразу стало легче, даже зуд от комариных укусов стал послабее. Поплыл не спеша, успокаивая себя тем, что детей мне с Кармелой явно не крестить, а среди нашей компании я все-таки оказался первым, кто ее поимел. Джек мог утешать себя тем, что он нашел к Тане свой подход, но мое у меня не отнимешь. Великая вещь — чистая и прохладная вода! Свершил омовение — и вроде бы ничего тяжелого на душе не осталось. Выплыв на бережок, я растянулся на песке, положил голову в тень какого-то куста, а остальное подставил солнцу. Сперва поворачивался с живота на спину, а потом как-то незаметно задремал…
Пробуждение было неожиданное и даже очень.
Меня пнули кроссовкой в пятку. Не очень сильно, но достаточно больно, чтобы я, еще не успев открыть глаза, выругался. Впрочем, я успел это сделать всего один раз, поскольку, когда мои глаза открылись, я увидел Кармелу, одетую, вооруженную и очень опасную. Прямо на меня, можно сказать, в упор, смотрел пистолет «дрель» с навинченным на ствол глушителем.
«О ПОЛЕ, ПОЛЕ, КТО ТЕБЯ УСЕЯЛ…»
— Вставай! — приказала она. От пистолета тухленько попахивало. Он, несомненно, стрелял и совсем недавно. Успокаивало только то, что Кармеле намного проще было бы продолбить мне дыру в сонном состоянии. Если она меня предварительно разбудила, значит, имелись на то соображения, и просто так, без разговора, она меня на тот свет отправлять не хотела.
То, что она вполне могла это сделать, я понял, встав на ноги и глянув по сторонам.
В десяти шагах от меня лежали двое, парень и девка, разумеется, голышом. Издали можно было подумать, что они продолжают загорать, но это был всего лишь оптический обман. Песок под неестественно свернутыми набок головами побурел, всосав кровь, вытекшую из этих голов, пробитых от виска до виска калибром 5,45.
— Ты что, — спросил я, спросонок еще не очень врубившись, — сдурела, что ли?
— Вперед! — резко приказала она. — Не оборачиваться!
Возможно, мои замедленные со сна реакции меня и спасли. Если б я стал чего-то предпринимать, рыпаться, ругаться и так далее, то Танечка пристрелила бы меня без долгих рассуждений и, как писал один великий пролетарский поэт, «пошла бы от вражьего тела с песнею». Потому что, пока я спал, успокоенный прохладой озера и согретый солнечными лучами, ситуация на «лежке» Джека изменилась кардинальным образом. То, что я был оставлен на этом свете, а не отправлен на тот в порядке общей очереди, объяснялось исключительно тем, что моя скромная персона зачем-то понадобилась девушке со скрипкой.