Московский бенефис
Шрифт:
Соваться сейчас на какую-то оживленную дорогу мне не хотелось. При свете какой-нибудь гаишник мог разглядеть Кармелу и заинтересоваться тем, что у нее руки к дуге пристегнуты. Конечно, на него могло произвести впечатление удостоверение ФСК; а вдруг — нет? Благо, с такими «липами» уже немало народу попадалось. К тому же я толком не помнил, остался ли мой референтский костюмчик в сумке у Кармелы или я его позабыл в полыхающей спальне. Последнее было бы не очень приятно, потому что при взрыве костюмчик мог и не сгореть, а улететь куда-нибудь в сторону. Все ксивы при этом могли сохраниться и дать массу информации о своем владельце.
В общем, требовалось для начала заехать
Я свернул с лесного проселка на узкую просеку и покатил по глубокой колее, продавленной тракторами. Появилась опасность зацепиться карданом за землю, и я остановился. На часах было 15.20 по летнему времени, до темноты оставалось часов семь, не меньше.
— Сволочь… Сволочь… — услышал я шепот Кармелы. Сил орать она не имела, но ругань несомненно адресовалась мне.
— Что, — спросил я, — сгореть лучше было?
— Лучше… — прошипела она. — Лучше!
— А я вот очень не хотел, чтоб ты сгорела. И сам не хотел гореть. Поэтому мы здесь, воздухом дышим и птичек слушаем.
— Ты Толяна убил… Не прощу!
Да, с Толяном получилось некрасиво. С этим я мог согласиться, хотя бы внутренне. Но говорить об этом Тане не следовало. Она могла принять это за издевательство и наговорить мне пакостей. А у меня еще нервишки не улеглись. Врежу сдуру — пришибу. Много ей сейчас надо, полудохлой?
Не обращая внимания на то, что она бормотала себе под нос, я принялся потрошить сумку. Костюмчик был здесь, и все ксивы на месте. В сумке — и «макаров», вписанный в чекистское удостоверение, и подмышечная оперативная кобура. Но самое главное — нашелся радиотелефон Джека.
Я десять раз подумал, прежде чем набрал знакомый код. Все-таки нечасто взрываются «Волги», выданные родным отцом. Но я устал бояться. С больной от угара головой, с распухшей и посиневшей от собачьих челюстей рукой, опаленными волосами и парой ожеговых волдырей на шее, я был явно не в лучшей форме. В спине тоже чего-то ломило, и я подозревал, что мой каскадерный прыжок из окна не обошелся мне просто так. Опять же всплыло воспоминание о каком-то темном прямоугольнике на томограмме… Может, мне и жить-то всего ничего осталось?
И я набрал код.
— Алло, — отозвался Чудо-юдо почти мгновенно. — Слушаю тебя, Джек.
— Это я, — наверно, мой голос был похож на лепет пятилетнего ребенка, который свистнул из шкафа запретное варенье и опасается, что его отшлепают.
— Где ты?
— В лесу, — ответил я. — Где-то между Ярославским и Дмитровским.
— Цел?
— Почти. Собака погрызла и чуть-чуть угорел. Со мной та дрянь, которая угробила Адлерберга.
— Молодец. Ты пеший?
— На «уазике».
— Бензин есть?
— Почти бак.
— Выезжай на любое шоссе, к любому посту ГАИ. Назовешь три цифры: два, три, семь. После этого жди. За тобой приедут в течение получаса. Все, конец связи.
Мне не показалось, что гора свалилась с плеч, но кое-какое облегчение я испытал. Хотя бы потому, что сделал то, чего боялся сделать трое суток. Эти трое суток обошлись человечеству в три десятка жизней без малого. Они унесли старого цыгана, мирно ковырявшегося в картофельных грядках, уцелевшего на большой войне. Они унесли Джека и его ребят — в благодарность за то, что пустили нас с Кармелой ночевать. Наконец, сегодняшний денек стоил жизни Толяну, мужику, у которого все в жизни могло быть далеко не фигово, если б не жутко паршивое стечение обстоятельств. Все остальные, кого я не знал толком, тоже, наверно, в эти дни помирать не планировали. Даже собаки.
А пока я и сам не считал себя вычеркнутым из списка кандидатов на вечный покой.
Но я устал бегать и подозревать. У меня уже голова не варила. Даже инстинкт самосохранения — очень хорошая штука, доставшаяся мне по наследству от Ричарда Брауна, можно сказать, моя палочка-выручалочка, — и тот притупился.
Задним ходом, слушая хриплый шепот Тани, призывавшей на мою голову все муки ада, я въехал обратно на проселок и покатил в прежнем направлении. Минут через десять проселок вывел меня на асфальтовую дорогу, а еще через пятнадцать я притормозил у поста ГАИ, хотя тамошние ребята меня останавливать не спешили. Видуха у меня была еще та: одна рубаха, обгорелая и перемазанная в крови, чего стоила. На лбу чернел — именно так! — все тот же несчастный пластырь, наклеенный в московской аптеке.
Однако, хотя один из гаишников был в бронике и при автомате, укладывать меня на асфальт они не торопились.
— В чем дело, гражданин?
— Два, три, семь… — сказал я. На лицах блюстителей дорожного порядка появились строгость и интерес.
— Ясно, — кивнул мне старший лейтенант, переключил свою рацию на передачу и забубнил в нее, вызывая какой-то «Веник», а когда «Веник» ответил, повторил ему мои цифирьки. Ни к машине не подходили, ни Кармелой не интересовались. Ни одного вопросика! Если б я не видал в прошлом подобных чудес, то, наверно, очень удивился бы. Для Чудо-юда ничего невозможного не было. Он был всемогущ, как Бог Отец, Господи, прости меня, грешного, за это сравнение… Кому он там звонил? Да уж не меньше, чем тому, кто может, как в кино, громко объявить по селектору: «Внимание, всем постам ГАИ…» Впрочем, он мог и выше забраться… От кого я сбежать хотел, червяк несчастный?!
— Присесть не хотите? — спросил старший лейтенант, указывая на лавочку, стоявшую рядом с будкой.
Я с удовольствием уселся, потому что ноги гудели, хотя бегал я немного. И закурить они мне дали. Приятные, нормальные подмосковные ребята. Они после будут втихаря судить и рядить, кто же я был такой, чей опер, ментовский или комитетский, кого ловил, кого поймал и так далее… А сейчас, видя, что я помалкиваю, не спрашивают. Им вс„ цифирьки сказали, которые пришли откуда-то сверху. Эти цифирьки, может быть, Чудо-юдо на лету придумал, а может, они сами по себе чего-то значили. Меня это не касалось.
Странно, но, сидючи на этой лавочке и дожидаясь тех, кого пришлет по мою душу отец, я уже и не размышлял над тем, что будет потом. Что будет, то будет. Все равно уже поздно вмешиваться. Я сам себе ограничил свободу. Осознал необходимость, как нас в институте обучали. А думал я совсем о другом. О том, что сейчас, благодаря моему могучему папочке, немалое число людей, считающих себя честными и ничем не запятнанными, безукоризненно выполняя служебный долг, приказы командиров и начальников, объективно помогают преступнику — то есть мне — уйти от карающего меча закона. И, кроме, быть может, одного-двух, все они действительно ни в чем не повинны, ибо не ведают, что творят. Вот этим парням, что дежурят на этом посту, ихнее начальство объявило, что может приехать мужик, назвать три цифры… А тому начальству звонило другое начальство, а другому — третье, еще более высокое… Система. Машина, механизм, в который где-то закручены несколько моторчиков, рычажков и винтиков, отрегулированных Сергеем Сергеевичем или его друзьями смазанных. Да и сам я — тоже какой-то винтик, рычажок или шестеренка, для чего-то нужная, но легко заменимая.