Московский гость
Шрифт:
Надо признать, в этот салон думающую публику влекло все же не желание полюбоваться разбушевавшимся интеллектом его хозяйки, а выросшее до похотливого стремление отведать те бесчисленные рыбные блюда, которые вдова готовила. Она называла это "кое-что из осетрины" и утверждала, что весь исходный продукт для будущих гастрономических изделий отнюдь не куплен ею на рынке, а выловлен в местных водоемах.
Отведавшие вдовьей осетрины, как и только мечтавшие хотя бы издали взглянуть на нее, сходились на том, что мелькающим в словах вдовы намеком на бедность, будто бы вынуждающую ее собственными ручками ловить рыбку, чтобы доставить удовольствие гостям, можно пренебречь. Гораздо большего внимания
– не переводилась.
Эта загадка терзала беловодцев, и они изо всех сил старались уличить вдову во лжи. По общему убеждению, ни в самом Беловодске, ни в его окрестностях никакая рыба уже давно не водится, однако вдова кичливо демонстрирует неисчерпаемость ее запасов. Выходит, уличить эту бабенку задача не из легких. Очень близко к раскрытию истины подошел один ученый беловодец, во всяком случае его научный комментарий прозвучал как гром с ясного неба.
Осетр, гласил приговор ученого, в качестве обитателя водной стихии, а не стимулирующего движение пищеварительных соков в желудке гурмана средства, вообще невозможен на той широте, где располагается Беловодск. Если здесь что-то и возможно, то лишь кое-что из отряда осетровых. Да и то, возможно это было в далеком прошлом, когда природа не истреблялась столь хищнически и варварски. Иными словами, можно высказать научную гипотезу, что в незапамятные времена, когда история еще спала под темным игом легенд и мифов, в здешнем водном бассейне некоторые рыбины, подвизаясь в роли осетровых, имели основания рекомендоваться лопатоносами. Хотя, по здравом размышлении, следует признать, что и они были, скорее всего, не более чем лжелопатоносы.
Из этого рассуждения со всей ясностью вытекало, что вдова Ознобкина втирает очки, но не прояснялось, как все-таки уличить ее во лжи. Если, к примеру сказать, ты лопатонос, а тебе говорят, что ты, в лучшем случае, лжелопатонос, это ведь еще не значит, что ты разоблачен и доказана какая-то твоя вина. Не исключено, что быть лжелопатоносом даже гораздо лучше и почетнее, чем просто лопатоносом. То же самое вышло бы, когда б кому-то взбрело на ум назвать вдову Ознобкиной лжевдовой. Недоказуемо! Да и рыба из отряда осетровых по-прежнему не переводится на ее столе.
Однако пора сообщить, что рыба, ставшая притчей во языцех, поступала в кухню вдовы из затерянного в окрестных лесах озера Громкого. Там ее выуживала целая бригада нанятых предприимчивой бабенкой парней. Ничего громкого в озере не наблюдалось, зато в позах рыбаков, выплывавших в своих лодках на его середину, время от времени проглядывало нечто библейское. Случалось, они вдруг замирали, скрючивались или распрямлялись, озирались по сторонам и прикладывали руку козырьком ко лбу так, словно по воде как посуху уже шел к ним пророк, призывающий их бросить рыбную ловлю и подзаняться апостольским уловлением человеческих душ. Однако на самом деле эти простые люди, у вдовы по книге расходов проходившие как высокооплачиваемые, боялись тех, кто и жизни, своей и чужой, не пожалел бы ради проникновения в тайну вдовьих осетров.
Пока не дошло до восшествия на беловодский престол Волховитова и все развивалось строго по материалистическим законам, озеро Громкое покорно уступало промыслу, больше похожему на грабеж. Но с приходом к власти нового мэра оживилось и оно, пробудились от вековой спячки, сбросили с себя оковы единственного неправильного учения разные подводные силы - если сверху, например с лодки, посмотреть, так очень даже темные, с не внушающими доверия буграми и шишками на изворотливых телесах, с подозрительно несовременной перепончатостью.
На стол секретарши мэра, Кики Моровой, наиболее из всех прочих секретарей и помощников приближенной к начальнику, легла жалоба, накарябанная на каком-то толстом и неровном листе, вряд ли имевшем целлюлозно-бумажное происхождение. Стиль документа отличался дремучей выспренностью, и это вкупе с вопиющей неправильностью расстановки слов делало его непостижимым для самого проницательного чиновника. Но Кики Морова, по всей видимости, вполне сообразила, на что жалуется проснувшееся озеро Громкое, и, воспользовавшись свободной минуткой, вошла с "грамотой" в главный беловодский кабинет.
Мэр Волховитов сидел в кресле за огромным письменным столом и смотрел в окно на белые стены и золотые маковки кремля. Он даже не повернул головы, когда вошла секретарша. Это был весьма крупный мужчина, с более или менее благородной и ничем не примечательной внешностью. Его внутренняя сила - та самая, что помогла ему с загадочной легкостью победить на выборах, а при необходимости позволяла превращаться в различных животных, парить в воздухе и безопасно для себя бултыхаться в гибельных болотах, - до некоторой степени раскрывалась лишь тогда, когда он поднимал глаза и задерживал тяжелый взгляд на том, на кого хотел произвести впечатление. Разумеется, это был еще только намек, что его сила может раскрыться, а в известном смысле и грозное предупреждение. Но сам по себе взгляд был глубокий, темный до бездонности и какой-то, пожалуй, беспринципный, ибо не давал ни малейшего представления о том, какую нравственную позицию займет его обладатель, если и впрямь пожелает пустить в ход свои необыкновенные способности.
Кики Морова удобно, закинув ногу на ногу, развалилась в кресле напротив начальника, бесшабашно, даже насмешливо посмотрела на него своими словно бы утонувшими в черном бархате глазами и, с крысиным шорохом почесав в затылке, начала:
– Радегаст Славенович, поступила челобитная с озера Громкого насчет осетровых. Дескать, Катя Ознобкина, известная вдова с улицы Кузнечной, чересчур их берет, по крупному. Надо бы это пресечь, я такого мнения и поддерживаю наших озерных друзей. Те осетровые не только не являются каким-нибудь там всеобщим достоянием, но и вообще не подлежат тому, чтобы их отлавливала некая Катя и скармливала своим гостям. Сложилась нетерпимая ситуация, и мы, как городская власть, обязаны вмешаться. Вы со мной согласны, Радегаст Славенович?
Волховитов наконец перевел взгляд на секретаршу. Но если он рассчитывал произвести сильное впечатление на Кики, а то и сразить ее наповал, то его надежды не оправдались. Лицо девушки под копной рыжеватых волос, отнюдь не белое и веснущатое, не рыхлое, а смуглое и острое, как у цыганки, по-прежнему светилось не совсем понятным и уместным для будничной атмосферы общения с начальником ликованием.
– Мы взяли власть, Кики, - медленно, с нотками назидания произнес градоначальник, - не для того, чтобы злоупотреблять ею, наша цель поразвлечься, хорошо провести время, пожить в свое удовольствие...
– Мы этим и занимаемся, - бесцеремонно перебила Кики Морова.
– Но не стоит совсем уж запускать дела. Управление городом, сами знаете, штука тонкая. И если какая-то Катя Ознобкина...
Волховитов поднял могучую руку, прерывая поток ее красноречия.
– Я строил этот город, Кики, а теперь вернулся и взял в нем власть. Уже одно это обязывает меня к роли его защитника. И тебе, Кики, известно, в каком виде я должен представать, чтобы верно следовать заветам сочинителей этой роли. С копьем в руке, а может быть, и с мечом... И еще один непременный атрибут - щит с изображением овечьей головы.