Московский клуб
Шрифт:
Однажды двое парней, назначенных на уборку помещения, украли банку сильного раствора соляной кислоты и ночью, когда Крамер спал, плеснули ею ему в лицо.
К счастью, глаза не пострадали. Но правая сторона головы была так изуродована, что с того времени он стал больше похож на чудовище, чем на человека. В лагере не было ни одного квалифицированного врача, поэтому лечили Якова смоченными спиртом тряпками, отчего страшная боль становилась еще невыносимее. Со временем ужасные красные шрамы на его лице побелели
В 1956 году Крамер и многие другие заключенные были освобождены Хрущевым, но Яков был обречен до конца жизни остаться с этим чудовищным напоминанием о проведенном в ГУЛАГе времени. Людям было трудно смотреть на его лицо. Ему удалось стать редактором и со временем поступить на работу в издательство «Прогресс», где он занимался тем, что снабжал указателями книги. Рабочее место Крамера находилось вдали от остальных. Его начальник рассудил, что люди предпочтут не видеть постоянно страшное лицо Якова. И он был, конечно, прав.
Ненависть отца Стефана к системе была безгранична, хотя он и не высказывал ее открыто. Сейчас он сидел за рулем темнее тучи.
— Мы вытащим его оттуда, папа, — сказал Стефан. Однако оба они знали, что это практически невозможно.
Дежурный врач Зинаида Осиповна Богданова, чопорная дама средних лет в белоснежном халате, разговаривала с посетителями с некоторым оттенком презрения. Она считала себя слишком занятым человеком, чтобы беседовать с родственниками сумасшедших.
— Ваш сын шизофреник, — сообщила она. Стефан и Яков, осознавая бессмысленность спора, враждебно и молча смотрели на ее лицо. — Его официальный диагноз — преступная параноидная шизофрения. Поэтому курс лечения может быть очень долгим.
Стефан не удержался от замечания:
— Я и не знал, что существует такой психиатрический диагноз. Вы уверены, что не путаете медицину с политикой?
Врач оставила его реплику без внимания и надменным тоном продолжила:
— На свидание вам дается пять минут. Не больше. И постарайтесь не растревожить его.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда Стефан спросил:
— Он принимает какие-нибудь лекарства?
Она ответила так, будто Стефан тоже был сумасшедшим:
— Разумеется.
— Какие?
Она секунду помолчала и ответила:
— Успокоительные.
Несколькими минутами позже она ввела в комнату для посетителей Абрама и оставила их одних.
Стефан и Яков не верили своим глазам.
Это был совсем другой человек: исхудалый, согнутый, в сером больничном халате.
Он смотрел на отца и брата, будто видел их впервые в жизни. Из его носа текла какая-то слизь, язык вывалился, изо рта капали слюни, мокрые губы чмокали.
— О Боже… — выдохнул отец.
Абрам смотрел на них, вывалив язык, на его лице не отразилось никаких
— О Боже… — произнес Яков, обняв сына. — О Боже, что они с тобой сделали?.. — Он медленно подошел к сыну. — Абрам, это я, твой отец… — Он долго прижимал несчастного к груди, затем подошел Стефан и крепко обнял брата. Все это время лицо Абрама оставалось безучастным, глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, он с бессмысленным выражением причмокивал губами.
— Ну, скажи что-нибудь, — попросил его Стефан. — Ты можешь что-нибудь сказать?
Но Абрам не мог…
— О Боже… — прошептал Стефан. — Я слышал о таких вещах! Один врач «скорой помощи», которого я возил, рассказывал мне, что в психдомах пациентам дают какие-то ужасные лекарства. — Он понял, что, должно быть, Абрама накачали антипсихотическим препаратом, голоперидолом. В больших дозах он вызывал именно такую реакцию организма: приводил к страшной дегенерации. Врач сказал тогда Стефану, что это называется запоздалой дискинезией.
— Его… его можно будет вылечить? — спросил отец.
— Не думаю. Этот… этот процесс необратим. О Боже… — срывающимся голосом ответил Стефан. Они оба, и он, и его отец, не могли сдержать слез, глядя на это бесформенное тело, накачанное препаратами.
Яков, плача уже открыто, опять обнял Абрама.
— Ты никогда не делал ничего плохого. Ты был… ты был таким осторожным… таким спокойным… Ты никогда не делал ничего против них… Как же они могли так с тобой поступить?
Абрам только бессмысленно смотрел на них, открыв рот. Вдруг что-то глубоко внутри него отозвалось, едва заметная вспышка гнева прорвалась сквозь толщу воздействия препаратов и наркотиков, в его глазах блеснули слезы.
— Мы должны забрать его отсюда, — тихо сказал отец.
Неожиданно появилась доктор и безапелляционно заявила:
— Мне очень жаль, но вы должны уйти. Ваше время истекло.
В тот же день поздно вечером, почти ночью, в заброшенном гараже на южной окраине Москвы два человека разговаривали при свете керосиновой лампы.
— Я решил принять твое предложение, — сказал Стефан бывшему соседу по камере. — Если, конечно, оно еще осталось в силе.
17
Штат Нью-Джерси. Ист-Нек
Женщина, которая когда-то была личным секретарем Ленина, жила в прелестном крошечном фермерском домике за аккуратно подстриженной живой изгородью и ровной лужайкой, как будто застеленной коротким дерном. Городок Ист-Нек, штат Нью-Джерси, расположен на равнине. Вдоль широких улиц стоят чистенькие, маленькие квадратные домики из рыжевато-коричневого камня с правильными квадратами лужаек перед ними. Местные жители, видимо, считали их очень уютными. На Стоуна они навели тоску.