Московский клуб
Шрифт:
— Абрама можно освободить только таким путем, — сказал Стефан. Он был тощий и длинный, его бумажный свитер был ему явно мал, он постоянно нервно поддергивал короткие обтрепанные рукава.
— Но мы не можем потребовать, чтобы они выпустили Абрама, — возразил ему отец. — Они сразу поймут, кто за этим стоит, поймут, что это мы.
— Нет. В этом-то и заключается прелесть моего плана. Мы потребуем освобождения всех политзаключенных этой психушки. Нас никто не заподозрит, ведь их десятки.
— Ты прав, — подумав, согласился
— Но почему письмо должно быть направлено лично Горбачеву?
— Потому что тогда Кремль сможет принять наши требования, не запятнав при этом своей репутации, не проявив открыто своей слабости. Тогда они смогут быть уверены, что не спровоцируют очередного акта терроризма.
— Понятно, — сказал Стефан, опять поддергивая рукава.
— Но как же быть, ведь мы ничего не знаем о том, как делаются эти бомбы?
Помолчав минуту, Стефан произнес:
— Я знаю. Не хочу сказать, что знаю очень много… но кое-что я узнал об этом в тюрьме.
Яков горько рассмеялся.
— Да, ты не зря сидел в тюрьме. Но ведь без необходимых деталей…
— Я все достану.
Отец изумленно покачал головой.
— Вопрос в том, где мы произведем взрыв, — сказал Стефан.
— Мы должны привлечь как можно больше внимания, — размышляя, произнес отец. — Наше правительство удивительно хорошо умеет скрывать подобные происшествия, делать вид, что ничего не произошло. Необходимо, чтобы при этом присутствовало как можно больше народу. И место должно быть символическое. Ну, например, Красная площадь, станция метро, Центральный телеграф, — уточнял отец. — Или, например, один из московских лидеров, прославившихся чем-нибудь действительно мерзким.
— Борисов! — вдруг воскликнул Стефан.
Борисов, глава отдела органов управления при ЦК КПСС, был известен как один их наиболее реакционных представителей привилегированного класса советской номенклатуры. Больше, чем кто-либо во властных структурах СССР, он ратовал за использование психиатрических больниц с целью подавления инакомыслия. И сейчас, когда большинство политзаключенных были выпущены из психушек, Борисов прилагал немало усилий ради восстановления этой подлейшей формы наказания. Многие люди считали, что со времени смерти Сталина Борисов был одним из самых страшных людей в советском правительстве, настоящий изверг рода человеческого.
— Да, ты прав, — согласился отец. — Это такая сволочь!
— Мы узнаем его адрес, — сказал Стефан. — Не думаю, чтобы это было слишком трудно.
— Стефан, — Яков невольно дотронулся до шрама, изуродовавшего его нос, губы, веко, — что мы делаем?.. Я уже слишком стар для всего этого.
Стефан поджал губы. Ему вдруг стало холодно,
— Это мое дело, — произнес он. — И я это сделаю.
Внезапно входная дверь распахнулась, напугав их обоих.
Это вернулась Соня.
— О, простите, пожалуйста, — сказала она. — Я, кажется, помешала вашей беседе.
— Вовсе нет, дорогая, — нежно заверил ее Крамер. — Мы уже заканчиваем.
21
Москва
Согласно инструкции милиционер, сидящий в тесной будке у дома № 26 по Кутузовскому проспекту, был обязан сообщать обо всех подозрительных незнакомцах, появившихся в его поле зрения. Ведь он охранял не кого-нибудь, а членов ЦК КПСС. Но поднимать трубку ему приходилось очень редко. Обычно он сидел в своей будке, следя, чтобы во въезжающих на стоянку машинах сидели штатные водители. Он знал их всех в лицо. Милиционер дружески кивал им и пропускал во двор. В этом в основном и заключались его обязанности.
Работенка была не из лучших. Зимой в будке было холодно, бедняге приходилось надевать по две пары длинных милицейских перчаток.
Вообще-то охранники не отличаются особой любовью к чтению, но у сидевшего на этом посту не было особого выбора. Поэтому он почитывал «Правду», «Известия», «Вечернюю Москву» и время от времени кивал проезжающим мимо будки водителям. Была уже полночь, машин было немного.
В три часа ночи появился другой часовой, вышедший на вторую смену. Они поболтали несколько минут, почти не глядя на улицу. Да там никого и не было. И вдруг на стоянке появился человек.
Это был Стефан Крамер. На нем было стеганое пальто. Он шел усталой, вялой походкой рабочего, который предпочел бы лежать дома в теплой постели, а не шататься по холодным улицам.
Конечно, если бы часовые заметили его, он бы не избежал расспросов. Но Стефан мог бы сказать, что сломался один из этих чертовых лифтов. Его срочно вызвали чинить, просто вытащили из кровати. Что-то случилось или с подъемным кабелем, или со стропом, или с нижней платформой. Бедолага управляющий и сам толком не знает. А что, разве охрану не предупредили о его приходе?
И, вернее всего, часовые, больше всего заботящиеся о том, как бы не слететь с работы, предпочтут пропустить этого парня. Ведь в противном случае им пришлось бы выслушивать ругань этих гомиков из ЦК, которые, Боже упаси, вынуждены спускаться с третьего этажа пешком.
Но Стефана никто не остановил. Черная «Волга» стояла в самом углу стоянки, именно там, где Крамер и ожидал ее найти. Несколько дней назад он снова встретился со своим старшим товарищем по тюрьме и попросил его найти кого-нибудь, кто может дать сведения о жителях этого дома. Анатолию удалось познакомиться с одним из автослесарей, работающих на этой стоянке, который знал, где Сергей Борисов ставит свою машину.