Московское боярство

Макеев Максим Сергеевич

Ну и так далее. Жуляна сидит в шоке, такого явно не ожидала. А я просто вспомнил книжку, которую в будущем читал. Там описан был способ, которым можно "вскрыть" человека, помыслы его, желания. Способ заключался в выведении человека из равновесия, доведении до белого каления, а там он уже сам все вывалит. Главное - в морду не получить, а то некоторые не будут долго разговаривать, сразу в рыло оформят, диалога не выйдет. Тут у меня та самая ситуация - "чудо в перьях" мне точно тумаков не навешает. Вон, сидит, глаза пучит, они у неё уже сантиметров по пять в диаметре. Не долго такое длилось, минут десять, пока я на неё наезжал. Без оскорблений, само собой, но громко, орал как резанный. Даже вон Ярило в окошко с мордой скорбной пялится,

переживает. Жуляна глазами ещё похлопала, а потом привстала, упёрла кулаки в стол, и как давай на меня в ответ орать!

– Да кто ты такой!
– хрясь по столу чуть не сильнее чем я, - Как ты со мной разговариваешь! Думаешь, раз князь, то все можно! Вы все мужики такие! Вам баба лишь игрушка да корова дойная да родильная!...

И давай теперь уже меня прессовать! Я аж на стул присел, ничего себе напор! Мелкая, худая, разукрашенная под клоуна, а орёт, что твой мамонт во время брачных игр. Сквозь поток ругательств и оскорблений в мой, Государя Российского адрес, начала в речи Жуляны проклёвываться мысль. Она была о наличии в нашем девятом веке мужского шовинизма в лице его ярких представителей - меня, мужа, отца её, тестя, и далее, по списку! Слов она пока таких не знала, но саму суть передала верно. Я сидел оторопевший, Ярило сначала в дверь ломился, как её вопли услышал, потом в окошко стучится, наблюдая за тем, как его супруга на Государя орет да наезжает, потом его Лис со Святославом увели, хитро поглядывая в окно, они в курсе были моего плана. А Жуляна все орёт, уже и руками у меня перед лицом машет. Выговорилась, замолчала. Я на стуле, она надо мной висит, в глазах ярость, ручки в кулачки сжаты, и над головой у меня занесены. Я с интересом смотрю на неё. В глазах начало отображаться понимание, на кого она орёт. Сначала осознала, потом - удивилась собственной смелости, затем страх в глазах появился. А потом опять злость:

– Ааа-а-а-а! Делайте, что хотите все! Плевать я на вас хотела!
– закончила Жуляна, махнула рукой, и уселась на стул, уселась и... заплакала.

Все, теперь можно и поговорить. Начал тихим голосом задавать небольшие уточняющие вопросы. Та сквозь слезы огрызается, но отвечает. В итоге сложилась картина того, как она до жизни такой докатилась. У отца она одна дочка, он в ней души не чает. Всю жизнь вокруг неё няньки, мамки, девки, честь оберегают девичью да развлекают. Подружек настоящих нет - невместно, редко кто казался достойным её отцу общаться с его "золотцем". Как первая кровь упала, девушкой стала, добавились новые развлечения - косметика да наряды, шубы да тряпки, жемчуга да каменья. А девка-то не дура, ей хочется нормальной, полноценной жизни. Чтобы и дело какое было, и уважение, и друзья искренние. А как уж жить нормально, если за тобой толпа народу чуть не в санузел ходит? Начала на зло отцу становиться "гламурной" - капризы сплошные, желания дурные, "дайте денег на наряды". Думала, отцу надоест её так сильно оберегать, а тот наоборот, мол, хочешь доченька, все сделаю, все достану. И наряды, и косметику, и каменья с жемчугами. Братья её по торговой да военной части пошли, свои семьи завели, а она живёт, как птица в клетке. Золотой, но все же клетке. Потом засватали её за Ярило.

Думала Жуляна, хоть тут вздохнёт спокойно, но нет! Папа и тут постарался, застращал Ярило и Добролюба на момент "моя дочка привыкла жить так!". Те двое, чтобы не терять расположение торгового партнера, организовали ей другую клетку золотую, пылинки сдувают, любой каприз выполняют и оберегают похлеще чем дома. Опять не выйти самой, ни делом занять каким-нибудь, кроме женского ремесла, шитья да украшений. Плюс другая проблема - детей у неё нет. Двадцать два года, перестарок, по местным меркам, а маленьких боги не дают.

Вот это все выплакивала мне Жуляна, периодически злобно огрызаясь, да размазывая косметику по лицу.

– Тв не реви, вон, всю муку размазала по лицу, - попытался проявить я сочувствие.

–

Тебе какая разница!
– огрызнулась та, и опять хлюп-хлюп - Не мука это...

– А что?
– надо переводить разговор в доброжелательное русло, поговорим с ней о косметике е, может, отойдёт.

– Белила то...

– А?

– Свинцовые белила, - огрызнулась Жуляна, удивляясь моей тупости.

– Какие!?
– я аж привстал, и повысив голос, зловеще поинтересовался - И давно ты дрянь это на лицо намазываешь?

– Как тринадцатая весна прошла, - Жуляна даже плакать перестала, - так и мажу... Для красоты...

– А у тебя, - я начал судорожно вспоминать признаки отравления, - живот не болит? Брюхо? Плохо не бывает, да так, что еду за угол вываливать приходится? Голова не болит?

– Болит. И плохо бывает, - оторопела Жуляна, - Ярило тебе сказал?

– Теперь хоть ясно, отчего у тебя детей нет, - я откинулся на спинку стула, - отравление у тебя, от этой вот дряни, которую ты на лицо намазываешь. Отравление свинцом.

Жуляна мигом прекратила плакать, я тихим голосом продолжил

– Про отраву ту, которой тебя с детства пичкают, отдельный разговор. А по остальному скажу тебе так. Ты в Москве мало живёшь, мало видишь, мало знаешь. Подольше задержишься - увидишь, что у нас девушки да женщины свободно себя чувствуют, да неволить их по Закону права никто не имеет. Учатся, как все, работают, деньги зарабатывают, да силы свои туда прикладывают, где пользы от них больше. Вон, у мужиков спроси...

– Опять мужиков...
– чуть презрительно выдавила из себя Жуляна.

– Мне что, опять на тебя орать? То-то же. Так вот мужики наши такие же граждане, как и я. А то что крепостные - так то временно, как и зависимость в Смольном да в Суворовском. Вырастут, отучатся, экзамен сдадут и будут вольными гражданами. И станут в нашем государстве все, чем хотят заниматься, в пределах Закона. И разницы тут нет между женщинами и мужчинами. Мужики наши почему со всем уважением к Леде, Зоряне, Агне и даже Смеяне? Потому что те дело своё дело знают крепко. И кто у них муж, кто отец - всем плевать.

– Я думала то из-за рода их...
– чуть разочарованно протянула Жуляна.

– Не-а, не из-за этого. Вон, Роза наша вообще без семьи была, так ей уважения то не убавляло, как важности и серьёзности дел поручаемых. Главное - знание, желание их получать, ответственность. А у Розы всё это было с избытком. Тебе шанс выпал у нас жизнь свою поменять, самой, - я сделал упор на последнее слово, - себя определить, кем ты будешь да как к тебе относиться. Не по мужу, не по отцу, не по количеству детей, а самой! Если сейчас правильные выводы сделаешь - сможешь сама высоко подняться, без оглядки на окружающих. И тогда ни отец, ни муж, ни свёкр тебе не указ будут. Свою жизнь построишь, такой, как бы ты её видеть хотела. Как тебе такое предложение?

– Мы тут на три месяца всего, - тихо промолвила Жуляна.

– Значит, с умом их потрать, с пользой для себя. А там, глядишь, и поменяется у тебя всё в жизни, не придётся себя под петрушку разукрашивать, чтобы внимание к себе привлечь, умом да делом добьёшься того, чего ни нарядами, ни косметикой, ни побрякушками не получишь - уважения!
– я поднял вверх палец.

Жуляна окончательно прекратила реветь, только хлюпала носом периодически. Я встал, по отечески ей с лица начал весь её "макияж" снимать. Даже спирт пришлось достать, не отмывалось иначе. Под слоем "штукатурки" появилось симпатичное личико, правда, болезненного достаточно цвета, какой-то жёлто-белый оттенок у неё на коже. Дурдом, она его белилами свинцовыми скрывать пытается, а он от того только сильнее становится. Отмыл, повернул к себе, погладил по голове. Та опять плакать, уткнулась мне в живот и ревет, но теперь уже тихо и грустно как-то. В окошке показалось обеспокоенное лицо моей супруги, а её поманил рукой, оставил девушку сидеть понуро на стуле, и пошёл открывать дверь.