Москва 1812 года глазами русских и французов
Шрифт:
Долгое время отношение общества к Ростопчину было основано на позиции Льва Толстого, с презрением относившегося к графу, ставшему для писателя олицетворением крикливого и показного патриотизма, проявлявшегося в его высокопарных речах и шумливых афишах. Вместе с тем, патриотизму Ростопчина писатель противопоставил скрытое чувство патриотизма русских людей, которое обнаруживалось, когда они лицом к лицу сталкивались с врагом и отказывались вступать с ним в какие-либо соглашения, пока он не будет изгнан из пределов родины.
Одним из немногих, вступившихся за Ростопчина, был Петр Вяземский, посчитавший, что Толстой исказил образ Ростопчина. Вяземскому принадлежит и наиболее точная характеристика Ростопчина: «Между тем в графе Ростопчине было несколько
Кажется неверным и другое мнение о том, что не будь Ростопчин московским градоначальником, то в памяти потомков он остался бы, главным образом, как литератор. Его сочинительская деятельность не отделима от государственной. Что бы он ни делал на службе – все спешил воплотить на бумаге. И наоборот, выраженные в рассказах и очерках консервативные взгляды опробывал он на деле. Правда, это не всегда приводило к положительным результатам.
С интересом читаются его «Записки о 1812 годе», где он дает точные психологические характеристики царским вельможам и министрам александровской эпохи, поражающие своей убийственностью. Он чем-то напоминает Глу-мова с его записной книжкой из пьесы А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты», что выдает в нем завышенную самооценку, неудовлетворенные амбиции.
О ком бы ни писал Федор Васильевич – ни о ком не сказал он полностью хорошо. Как бы ни мил был ему человек, а все равно, найдет он у него маленький недостаток, который подобно ложке дегтя испортит вкус бочки словесного меда. Вот, например, его характеристика московского архиепископа Августина: «Человек, имевший большие познания в греческом и латинском языках. Он обладал крупным ораторским талантом и одарен был красноречием кротким и приятным. Благочестия у него было немного. В обществе он выказывался человеком светским, а духовенство уничижал своей грубостью. Он не был равнодушен к прекрасному полу и обладал большим числом племянниц, которые видались с ним запросто, во всякие часы». Кажется, что он бы и царя мог разделать под орех.
«При других обстоятельствах и другой обстановке жизни, – пишет Вяземский, – мы могли бы иметь в Ростопчине писателя замечательного и первостепенного, подражателя и исполнителя школы Фонвизина. Все написанное Ростопчиным, начиная с путевых записок 1786 г. до позднейших очерков пера его, носит на себе неизгладимый и всегда неизменный Ростопчинский отпечаток. Тут не ищи автора, – а найдешь человека.
…Искать его надобно особенно в письмах его. Переписка его с графом С. Р. Воронцовым – это горячий памфлет; но памфлеты обыкновенно и пишутся сгоряча на нескольких страницах на известное событие, или по известному вопросу. А здесь памфлет почти полувековой и ни на минуту не остывающий. Живое отражение современных событий, лиц, городских слухов и сплетней, иногда верное, меткое, часто страстное и, вероятно, не вполне справедливое, придает этой переписке, особенно у нас, характер совершенно отличный. Нельзя оторваться от чтения, хотя не всегда сочувствуешь писавшему; нередко и осуждаешь его. Многому научишься из этой переписки, за многое поблагодаришь; но общее, заключительное впечатление несколько тягостно. Бранные слова так и сыплятся: он за ними в карман не лезет; они натурально так и брызгают с пера».
Роль Ростопчина в том, что он явился наиболее выдающимся выразителем мнения вполне определенной части российского общества. По сути, Москву он и возглавил как яркий представитель консервативно-националистического
Ростопчин писал, что никогда лакеем не был. И в этом он не покривил душой. Граф был из той редкой породы политиков, что всегда отстаивали свое мнение, не взирая на лица. Но это же отсутствие гибкости и превратило его политический опыт в забег на короткие дистанции: пять лет при Павле, два года при Александре. А он-то рассчитывал на большее, не считаясь с политической конъюнктурой, которая и является главным двигателем карьерного роста во все времена.
Просидев десять лет в отставке, он потерял время, оставшись все тем же вельможей павловской эпохи. Его взгляд на мир и убеждения не поменялись. В 1812 году Ростопчин вернулся, но эпоха-то была уже другая! Похоже, граф не понял этого и продолжал с упорством, достойным лучшего применения, не только отстаивать свои принципы, но и воплощать их на практике. Как бы в наказание за это Ростопчин был единолично объявлен виновником пожара Москвы. Хотя не меньшую ответственность несет за это и Кутузов. Но Кутузов скончался через год после окончания Отечественной войны, в 1813 г., и тем самым получил право войти в категорию лиц, о которых и плохо не говорят, и как победителей не судят.
Возможно, что Ростопчин и стал бы новым Фонвизиным, но увлечение политикой увело графа от литературы в сторону публицистики. В этой связи вспоминаются слова К. Батюшкова, сказавшего еще по поводу «Мыслей на Красном Крыльце»: «Любить отечество должно… но можно ли любить невежество?»
А эпитафию на надгробный камень Ростопчин сочинил себе сам:
Здесь нашел себе покой,С пресыщенной душой,С сердцем истомленным,С телом изнуренным,Старик, переселившийся сюда.До свиданья, господа!Правда о пожаре Москвы Сочинение графа Ф. В. Ростопчина
Перевел с франц. Александр Волков. Москва. В университетской типографии. 1823.
ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
Господину
Действительному
ТАЙНОМУ СОВЕТНИКУ и
Орденов: Св. Александра Невского, Св. Равноапостольного Князя Владимира первой степени и Св. Анны первого класса Кавалеру ИВАНУ ИВАНОВИЧУ ДМИТРИЕВУ.
МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!
Перевод сочинения знаменитого нашего Патриота кому лучше может быть приписан, как не Вашему Высокопревосходительству? Ваша любовь к Отечеству, Ваша примерная справедливость, должности, Вами пройденныя, – все оправдывает мой выбор, и я почту себя счастливым, если приношение мое удостоится благосклонного Вашего принятия.
МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ! Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга – Александр Волков.
ПРАВДА
О
ПОЖАРЕ МОСКВЫ
Протекло десять лет со времени пожара Москвы, и я всегда представляю потомству и Истории как изобретатель такого происшествия, которое, по принятому мнению, было главнейшею причиною истребления неприятельских армий, падения Наполеона, спасения России и освобождения Европы.
Без сомнения, есть чем возгордиться от таких прекрасных названий; но, не присваивая себе никогда прав другого и соскучась слышать одну и ту же басню, я решаюсь говорить правду, которая одна должна руководствовать Историей.