Москва 1979
Шрифт:
Свет софитов резал глаза. Людей, сидящих в первом ряду, он уже не видел, только темную пустоту большого зала. Борис повернулся назад, заметил в глубине сцены детей в нарядных платьях и костюмчиках, с красными пионерскими галстуками на груди и с искусственными цветами в руках. Несколько мальчишек с пионерскими барабанами и горнами. Эта младшая танцевальная группа хореографического училища. Он дал сигнал, махнув рукой, отошел в сторону. Заиграла музыка, свет сделался ярче, дети приблизились к рампе, за ними высыпали подростки лет шестнадцати с комсомольскими значками и бумажными цветами. Грянул марш "Возрождение", дети и юноши взялись за руки, стали шагать на месте, высоко
Одна мелодия сменила другую, музыка сделалась громче. Дети и юноши, шагая на месте, соединили руки над головой, подняли и опустили. Мальчишки ударили в барабаны. Вышли, встали за спинами детей вполне взрослые дяди и тети, одетые в белые рубашки и голубые комбинезоны на бретельках, подпоясанные блестящими поясами, на головах – синие пилотки. По задумке – это молодые рабочие, строители коммунизма, но сейчас они, чистенькие и свежие, больше похожи на бортпроводников международных рейсов. Молодые люди махали букетиками цветов, маршировали и улыбались.
Появился певец Лев Лещенко, торжественный, в темно-синей тройке и лаковых туфлях. Стройный, малопьющий, – не даром в прошлом году премию Ленинского комсомола получил. Его бархатный баритон завораживал, а взгляд, устремленный куда-то в даль, за невидимый горизонт, казался твердым и романтичным:
– Если снова грянут громы, позови меня труба.Комсомол не просто возраст, комсомол моя судьба…Сверху посыпалось конфетти. Голос певца окреп. Юноши и девушки затопали так, что поднялась пыль, а деревянный настил сцены стал мелко подрагивать. Руки с цветами взлетели вверх, свет замигал разными цветами. Песня закончилась. Молодые люди принялись хором скандировать три слова: Ленин, партия, комсомол. За сценой заработали два больших, почти в рост человека вентилятора, такие применяют в кино, на съемочных площадках, когда нужно показать порывы ветра или даже ураган. Потоки воздуха подхватили и подняли вверх конфетти, лица строителей коммунизма, подставленные ветру, выглядели живо, мужественно. Молодые люди маршировали, махали цветами, скандировали "Ленин, партия, ком – со – мол" с таким искренним чувством, что членам комиссии не сиделось на месте. Они елозили в креслах и беззвучно шевелили губами: Ленин, партия, ком – со – мол…
Но вот музыка смолкла, яркий свет убрали, певец и юные танцоры ушли. Борис спустился вниз и занял свое место во втором ряду. Финал концерта смотрелся красиво, динамично, действие было наполнено смыслом. Члены комиссии, видимо, готовились целый день, до самого вечера, обсасывать каждого исполнителя, каждую ноту, каждое слово. А тут им предъявили качественную продукцию, идеологически правильную, и трудно что-то изменить, да и нужды в этом нет. Все сделано на высоком идейно-политическом уровне, даже выше.
Поднялся председатель комиссии Феликс Сазонов, такой гладенький, прилизанный мужчина, с черными усиками, похожий на эстрадного конферансье:
– Ну, удивили, комсомольцы, – выдохнул он. – Одно слово – молодцы… Все хорошо. Но есть замечание. Всего одно. На сцену выходят танцоры, одетые в комбинезоны. Красивые парни и девушки. А почему бы нам к артистам не добавить реальных комсомольцев. Парочку строителей, парочку заводских рабочих, сельских девчонок. Чтобы симпатичные, статные… Из интеллигенции тоже надо. Ну, тут я подумал. Сам могу рекомендовать достойного кандидата. Вот Борис пусть и выйдет. Образцовый работник, семьянин, служил в армии, работал в уголовном розыске. Сейчас на высокой комсомольской работе
Какая-то старушка, – ответственный работник Министерства культуры, – оглянулась назад, улыбалась Борису, затрясла кулаком с поднятым кверху большим пальцем. Вокруг ее тонкой шеи почему-то был повязан красный пионерский галстук.
– И пусть выходит, – сказала она. – Это хорошая идея. А мальчик и вправду красивый… Ой, красивый. Ты женат? А то в миг женим.
– Он женат, – живо отозвался Сазонов, решив, что старушка свернула куда-то не туда. – Женат на очень хорошей женщине. Кстати, кандидате наук. И вообще… Не надо захваливать молодого человека. А то он зазнается.
– Вот бы таких парней – побольше, – сказала старушка. – С первого взгляда видно: настоящий комсомолец… Молодец, Боря. Так держать.
Глава 16
С утра Гончар продиктовал пару писем стенографистке, прочитал несколько документов, поступивших из Ленинграда и Новосибирска, а затем пересел на кожаный диван и съел полпачки песочного печенья "Юбилейное", полученного накануне в продуктовом заказе, выпил чашку растворимого кофе, не имевшего запаха. К тому же кофе кислил, будто в него добавили лимон. Гончар остался доволен завтраком. Он закурил и стал наблюдать за Стасом Лыковым, тот сидел за столом у окна и, низко согнувшись, читал бумаги.
– Мы получили ответ из города Шостка Сумкой области, – сказал Гончар. – Это на Украине. Там делают фото и кинопленку. Наша негативная пленка сделана на этом самом комбинате "Свема". Пленка довольно редкая, негативная, черно-белая, 320 единиц. Еще они пишут, что она для фотографов, которые снимают в помещениях при лампах накаливания. Партия небольшая. Вся отгружена в Москву в январе и феврале текущего года. Слышишь – только в Москву. Это уже кое-что. И была реализована через розничную сеть с февраля по май месяц. Далее список магазинов, куда поступил товар. Больше половины пленки было продано через магазин "Юпитер" на Новом Арбате.
– Выходит, все опять сходится на Москве? – Лыков улыбнулся.
– Теоретически можно допустить, что пленку купил гость столицы. Но так ли много в Москве зимой проезжего люда или туристов, которые ищут негативную пленку? Надо посмотреть расширенные списки всех людей, имевших хоть какое-то отношение в проекту 941. Инженеров, конструкторов, их родственников и знакомых. Внимательно проверить, кто из них с февраля по март текущего года был в Москве. Этим займутся оперативники на местах: в Северодвинские, Миасе и Ленинграде. Я сейчас же составлю запросы. Пусть работают.
– Да, это отличная идея…
– Ты очень занят? – спросил Гончар и не дожидаясь ответа, продолжил. – Нужно кое-что выяснить, и срочно. Скоро мы получим новые данные на Шубина, его семью и друзей. И ближайшие пару дней будем читать художественную литературу, которую накропали писатели из девятого управления. Пока есть немного времени, работы еще не подвалило, хочу, чтобы ты сделал вот что. В сумке иностранца нашли ремешок от наручных часов. Широкий, такие сейчас в моде. Не новый, но в хорошем состоянии. Значит, Нил где-то поменял этот ремешок. Самому выполнить такую манипуляцию затруднительно. Нужно хорошее зрение. А зрение у Нила так себе. Он щурится, иногда надевает очки. В Ленинграде он этого сделать не мог, там его днем и ночью опекали чекисты. А в Москве он дважды куда-то пропадал из гостиницы часа на два-три… Это было одиннадцатого и двенадцатого июня во второй половине дня.