Москва 2066. Сектор
Шрифт:
Многотонная дверь медленно поползла по полозьям. Чагин подогнал повозку к самой двери. И в это время недалеко послышался звук приближающегося электромобиля.
– Это полковник, – сказал Сервер, снимая с пояса свой футляр.
В следующее мгновение их ослепил свет прыгающих автомобильных фар. В ворота депо ворвался и понесся по ухабам белый «Ровер».
Бетонная дверь тоннеля отошла ровно настолько, чтобы можно было протиснуться на повозке, Чагин загнал повозку в тоннель.
– Уезжайте, – сказал он сыну и жене. –
«Ровер» остановился метрах в пятнадцати. Открылись обе двери, и на пропитанную креозотом землю шагнули Бур и Мураховский. Голова Мураховского была перебинтована и белела в темноте.
– У них арбалеты, – глухо сказал Сервер, подталкивая Анфису к ящикам, за которыми она могла спрятаться.
– Журналист! – крикнул Бур. – У тебя есть выбор. Отдать мне ребенка и уйти к своим кретинам. Или остаться здесь вместе с сыном. Десять секунд на размышление. Обратный отсчет. Десять! – Бур и Мураховский сделали шаг вперед.
Лева нажал кнопки, и дверь тоннеля с визгом и скрежетом поползла теперь в обратную сторону, медленно закрываясь и отрезая от Сектора повозку с Лешей, и Викой, и телом раненого. Чагин стоял перед дверью, надеясь закрыть подход к ней своим телом, хотя от этого, пожалуй, было мало толку.
– Девять! – сказал Бур, делая шаг.
Сервер поднял свой футляр.
– И ты, Сервер? – хрипло сказал Бур и захохотал. Чагин был уверен, что у него в это мгновение сузились и сразу же расширились зрачки. – Восемь!
Дверь медленно ползла.
Теоретик вдруг выскочил из освещенной комнатки и, прячась за ящиками, подобрался ближе к Чагину.
– Никита! – громко зашипел он. – У нас есть шанс!
Чагин глянул на Леву. В руках у того был пистолет. Обычный пистолет Макарова. Чагину приходилось когда-то стрелять из такого на стрельбище со знакомыми ментами.
– Дети-Омега! – шипел Теоретик. – Леша может выстрелить!
– Даже не думай! – сказал Чагин, продолжая следить за приближающимся Буром.
– Семь, – сказал Бур.
Мураховский вскинул арбалет, и в это же мгновение раздался электрический треск, из футляра Сервера посыпались искры, и Мураховский, раскинув руки, опрокинулся на спину. Бур отреагировал молниеносно – с тупым чавкающим звуком стрела проткнула насквозь шею Сервера.
– А-а-а! – завизжала Анфиса.
Из-за медленно ползущей бетонной двери вышел Леша.
– Вот так-то оно будет лучше, – сказал Бур, перезаряжая арбалет.
– Никита, ради бога! Паника в блогосфере! Мальчик может выстрелить, – шипел из-за ящиков Теоретик.
– Папа, возьми у него это! – сказал из-за спины Чагина Леша.
– Нет, – сказал Чагин, сидевший в прошлой жизни за убийство.
– Возьми! – сказал Леша.
Бетонная дверь почти закрылась.
– Шесть, пять и четыре! – сказал Бур, приближаясь. – Журналист, давай по-хорошему.
– А-а-а! Паника в блогосфере! –
Двухметровый полковник спокойно подождал, пока маленький Теоретик вцепится в него снизу, и страшным ударом ручки арбалета раздробил ему голову.
– Стреляй, папа! – Леша подхватил пистолет и протянул Чагину: – Стреляй!
Чагин вскинул пистолет и нажал на курок. Ничего не случилось. В тишине раздался хохот Бура.
– Какое разочарование, да? – сказал он, переступая через тело Левы, и поманил громадной лапой. – Иди, мальчик, сюда.
«Предохранитель!» – блеснуло в голове у Чагина. Он лихорадочно щелкнул предохранителем и еще раз нажал на курок. Выстрел ударил в упор. Зрачки Бура расширились от боли и удивления. Он упал на одно колено, прохрипел что-то неразборчивое, пытаясь удержать в руках арбалет, и завалился набок.
Анжела
Когда я открыла глаза, везде было солнце, много солнца. Вся комната была заполнена солнцем. В открытом окне качались ветки абрикос, медленно роняя бело-розовые лепестки цветов. Где-то недалеко фыркали лошади, и играла музыка. Странный высокий голос пел на английском языке: «Fantasy, return to the fantasy…» Эту музыку я уже слышала когда-то у отца Бориса.
Я пошевелилась. Сильно покалывали кончики пальцев на руках и ногах. Немного кружилась голова. Но в целом я чувствовала себя неплохо.
Я приподняла голову и оглянулась. За изголовьем постели в широкой клетчатой рубахе спал в кресле Егор Петровский, сын директора электростанции. Я подумала, что он заснул на посту сиделки, и мне стало радостно и смешно. Я засмеялась. И вспомнила все. И перестала смеяться.
Мне удалось включить мобильную связь в целом городе. Включить и удерживать ее в течение почти сорока минут. Когда-то для этого нужны были разные операторы, антенны, частоты и всякая подобная лабуда. А я сделала это одна, без ничего.
Я вспомнила, как тяжело мне было. Как с каждой минутой становилось все тяжелее. Мозг как будто опустили в кипяток, вокруг все плыло в ослепительном радужном свете, и мерцающие очертания Бориса и Регины всплывали передо мной и кричали, чтобы я остановилась, но я не имела права останавливаться. И я продержалась сорок минут.
Потом я помню, мы ехали с губернатором Хабаровым встречать садовника, который вез домой своего сына, свою жену и дядю Игоря. Помню, как испуганно смотрел на меня садовник Никита Чагин, и как звонко рассмеялся его сын, когда я поздоровалась с ним, и как я успела подумать о том, что этим мальчиком собирались заменить меня, и что надо будет как-нибудь потом поговорить с мальчишкой. Помню, как я медленно подошла к повозке, и заглянула в нее, и увидела посиневшее тело в сгустках крови с куском железного прута, торчащего из груди. Больше я не помнила ничего.