Москва 2087
Шрифт:
Между тем Настасьин папа — Филипп Рябов, которого все считали теперь Денисом Михайловичем Молодцовым, — аккуратно повесил пальто и палантин на вешалку в прихожей. Под этой маскировочной одеждой на нем был привычный ему костюм-тройка, а на ногах его красовались высокие кожаные ботинки. Ах, если бы Настасья дала себе труд вглядеться повнимательнее в ту фигуру, которую показала ей камера видеодомофона! Наверняка эти ботинки выглядывали из-под подола красного пальто. Впрочем, Настасьин папа стоял, низко опустив голову — лица его она не смогла бы увидеть. А ботинки — что же, и женщины
— Проходи, папа, раз уж ты решил меня навестить. — Она чуть посторонилась, открывая проход в гостиную Алексея Федоровича Берестова. — Расскажешь мне, как ты сумел убедить маму подыграть тебе в этом спектакле.
— Никого и не пришлось убеждать. — Филипп Рябов, как ни в чем не бывало, пригладил перед коридорным зеркалом свои густые светлые волосы. — Изготовить преобразователь голоса, которые сможет имитировать голосовые параметры кого угодно — сущий пустяк для специалистов «Перерождения». А эти специалисты теперь все работают на меня.
4
Гастон видел, что Настасья едва сдерживает гнев: она так сильно кусала губы, что в одном месте даже выступила капелька крови. А он, её пес, не представлял себе, что он должен сделать, чтобы ей помочь. И оттого не находил себе места: мотался из угла в угол по просторной гостиной, в которой Настасья и её гость беседовали, сидя в креслах по разные стороны журнального столика. Хотя — слова «журнальный» ньюфаундленд не знал. Для него это был просто низкий стол, на котором вечно были свалены скрепленные и не скрепленные листы бумаги, от которых ядовито воняло краской.
Впрочем, даже этот запах был псу менее неприятен, чем тот, который источал сейчас гость его хозяйки. Даже аромат одеколона не мог сейчас заглушить запахов пота и напряжения, которые струились от этого человека, словно липкий туман. Так что ньюф теперь едва улавливал те характерные признаки, которые прежде роднили этого человека с хозяином Гастона — Максом, который так не вовремя ушел сегодня куда-то, да еще так надолго. У этих двоих запахи были многослойные, находящие один на другой — по три на каждого.
Один — самый сильный — был некий глубинный запах, который у Макса остался неизменным даже после того, как некоторое время назад он во второй раз сменил свое лицо. Второй запах был как бы срединным, и у Макса еще недавно он был на поверхности, так что его не составляло труда уловить. Но теперь и у хозяина Гастона, и у теперешнего гостя возник запах третий — перекрывающий тот, что был вторым. И этот третий запах — он словно бы витал вокруг и того, и другого. Это был запах чужой, присвоенный, и еще не приросший к новому владельцу.
И вот теперь Гастон ясно улавливал, как этот чужой запах словно бы простирает к Настасье свои лапы — как если бы он был диковинным, непонятным зверем: существом невидимым, то при этом совершенно реальным.
Гость говорил что-то, делая раз за разом ударения
5
— То же мне — открытие, — пробормотала Настасья, когда её папа начал излагать, в чем, по его мнению, состоят нынешние проблемы Марии Рябовой. — Я давно это знаю. Макс говорит: это непредсказуемая, но обратимая аберрация. Потому-то я и хотела с Машей встретиться — с глазу на глаз. Оценить ситуацию. Только ты, папа, — она сделала на этом слове иронический акцент, хоть и не планировала такого, — почему-то решил устроить весь этот цирк. Ты что, не мог приехать к нам с Максом в гости просто так?
— Я уже приезжал. И это возымело странные последствия.
Вот тут-то Настасья и не сдержалась — прикусила в досаде нижнюю губу.
— Ты не в курсе, — продолжал между тем её папа, — что произошло в «Перерождении» сразу после того моего визита?
— Ну, ты меня сейчас просветишь на сей счет, я думаю.
— Просвещу — раз уж ты не читаешь газет и не смотришь Единый новостной канал. Там, помнится мне, только ленивый об этом не говорил. Вообрази себе: какие-то невероятно ушлые хакеры сумели взломать сервер «Перерождения». И — попробуй, угадай: до какой именно информации они добрались?
— Ах, вот ты о чем. — Настасья заставила себя издать смешок. — Так это новость даже не с бородой — с бородищей как у Полифема. Помнишь, мы с тобой читали о нем когда-то в древнегреческих мифах?
— И Макс не рассказывал тебе, как ему это удалось: слить информацию подпольным докторам так, чтобы никто ничего не смог доказать? Или, быть может, он сам этим же докторам и платит зарплату? И они, как его служащие, подписали обязательство о неразглашении?
Настасья ничего не ответила — она-то знала полную правду о произошедшим. Макс обо всем ей рассказал, когда она напрямую его об этом спросила. Как рассказал ей и о прошлом визите её преобразившегося отца.
А Филипп Рябов подождал немного — со странным выражением наблюдая за тем, как его дочь кусает губы. Потом сказал:
— Ладно, а теперь поговорим о действительно серьезных вещах. И прежде всего — о телефоне твоей мамы. Я предполагал, что рано или поздно ты ей позвонишь — потому и озаботился поставить на её мобильник то устройство. Ведь сама она сейчас отвечать на звонки не может.
Настасья похолодела: это могло означать только одно.
— Ты всё-таки сплавил её туда… — прошептала она.
— Не сплавил, — мгновенно парировал её отец. — Отправил для её же защиты. И — то, что с ней происходит, это отнюдь не случайная аберрация. Как бы ни хотелось так думать твоему жениху.
— А если бы ты знал с самого начала, что с мамой будет происходить нечто подобное — ты что, не стал бы ничего предпринимать? Позволил бы ей угаснуть — безликой, в том поганом санатории? — И теперь Настасья настолько возвысила голос, что Гастон, кружившийся на комнате, застыл на месте и от неожиданности издал то ли короткое гавканье, то ли удивленный вздох.