Москва еврейская

Гессен Юлий Исидорович

По справке же в губернском правлении оказалось. Прошлаго 1788 года июля 24 дня при сообщении из Могилевскаго наместническаго правления копия с указа Правителствующаго Сената, состоявшагося 1786 года майя 21 дня, прислана к надлежащему сведению, а состоявшагося в прошлом 1789-м году декабря в 24 день Правителствующаго Сената указа в правлении не оказалось. О чем Вашему сиятельству и приемлю честь сим донести, а притом и представить с вышеупоминаемаго Правителствующаго Сената указа, состоявшагося прошлаго 1786 года майя в 21 день, копию на благоразсмотрение.

Петр Лопухин.

Марта 6-го дня 1790-го года».

Рукопись, подлинник.

РГАДА. Ф. 19. Оп. 1.Д. 335. Л. 13–14.

Юлий Гессен

МОСКОВСКОЕ ГЕТТО ^[487] (по неизданным материалам)

I

Из всех когда-либо существовавших гетто московское гетто, несомненно, являлось наименьшим по размеру. И в Западной Европе, и в Польше, а позже в Царстве

Польском для евреев часто отводились особые кварталы; случалось также, что запретными для евреев объявлялись лишь отдельные участки. Небольшие гетто существовали в Риге и Киеве, в последнем для евреев были отведены два дома (подворья). В Москве же местом жительства евреев служил один только дом, так называемое «Глебовское подворье».

487

Впервые опубликовано: Пережитое. Т. 1. СПб., 1910. С. 51–65. — Ред.

Небольшие размеры московского и киевского гетто объясняются тем, что во время их существования ни в Киеве, ни в Москве евреи не пользовались правом постоянного жительства; им разрешалось лишь кратковременное пребывание для торговых целей.

Глебовское подворье находилось в Китай-городе (в городской части), вблизи Гостиного двора и в центре торговых рядов. Дом этот принадлежал действительному статскому советнику Глебову, пожертвовавшему его в 1826 г. казне с тем, чтобы доходы с дома обращались на благотворительные цели и, главным образом, на содержание глазной лечебницы; заведывание домом, согласно воле жертвователя, принадлежало «главному начальнику столицы». Когда этот дар был, с Высочайшего разрешения, принят, московский генерал-губернатор кн. Голицын сообщил попечителю подворья, что евреи, временно пребывающие в Москве, могут останавливаться в подворье, но что им не дозволяется устраивать там синагоги и совершать общее богослужение, каждому же еврею в отдельности предоставляется молиться «по своему обычаю»; одновременно кн. Голицын ознакомил попечителя с существующими законами о проживании евреев в Москве. По одному позднейшему официальному документу, Глебовское подворье издавна являлось обычным местом остановки для приезжающих евреев; так, в 1827 г. из общего числа 72 евреев, приехавших в Москву, 56 остановились в Глебовском подворье. Но вскоре московская администрация заменила свое разрешение евреям останавливаться в подворье требованием, чтобы все без исключения евреи, приезжающие в столицу, обязательно останавливались в одном только Глебовском доме.

Эта мера, по официальному объяснению, была вызвана следующими обстоятельствами.

В 1816 г. министр полиции гр. Вязьмитинов ^[488] обратил внимание московского начальства на то, что «некоторые евреи, проживающие в столицах, под предлогом торговых расчетов и тяжебных дел занимаются обманом и барышничеством или живут при откупах, а также у купцов приказчиками и работниками»; в 1825 г. было обнаружено, что в Москве, в подворье купца Мурашева, евреи складывают контрабандный товар и что они устроили там синагогу; через два года в том же подворье вновь был обнаружен склад контрабандного товара. Эти три события свидетельствовали, по мнению московских властей, о противозаконных и безнравственных действиях евреев вообще. Но были еще два обстоятельства, послужившие поводом к превращению Глебовского дома в специальное еврейское подворье, которые говорили уже не о евреях, а о московских купцах.

488

Сергей Кузьмич Вязьмитинов (1749–1819) — граф, государственный деятель. С 1812 г. — председатель Комитета министров, с 1816 г. — с. — петербургский генерал-губернатор. — Ред.

В 1826 г. московская торговая депутация донесла генерал-губернатору, что евреи, вопреки существующим о них постановлениям, приезжают весьма часто в Москву и, проживая в подворьях и постоялых дворах, продают привозимые и складываемые ими там иностранные товары иногородним купцам и торгующим крестьянам, а также покупают у них русские товары и отправляют их из Москвы «без всякого сношения с московскими купцами, к явному их подрыву и стеснению»; сверх того, евреи, по словам жалобщиков, изыскивая все средства, дабы иметь возможность проживать в Москве, приезжают под предлогом окончания расчетов, умышленно делают здесь большие долги, «по коим быв остановлены (т. е. задержаны), проживают потом на поручительствах» ^[489] .

489

Занятый разработкой нового законодательства о евреях, еврейский Комитет подтвердил по поводу жалобы московских купцов, что евреи не могут заниматься торговлей и промыслами во внутренних губерниях; Комитет также постановил, что евреи, подлежащие удалению из города, не должны быть оставляемы для производства расчетов по долгам.

Удовлетворение ходатайства московских купцов о запрещении евреям приезжать в Москву для торговых целей угрожало интересам московских фабрикантов, а потому последние (а также некоторые евреи) обратились к генерал-губернатору с просьбой о разрешении евреям покупать в Москве фабричные производства; ввиду этого члены московской торговой депутации совместно с видными фабрикантами выработали в 1827 г. следующий проект правил для евреев.

1. Дозволить евреям проживать в Москве с узаконенными паспортами 1-й и 2-й гильдии по два месяца, а 3-й гильдии — месяц; далее этого срока ни под каким предлогом, исключая тяжкой болезни, не оставаться.

2. Предоставить им право через три месяца по выезде из Москвы опять приезжать для покупки товаров на тех же правилах.

3. Товары покупать евреи могут только в двух домах: на Глебовском подворье и в другом доме, который для этого найден будет удобным.

Несомненно, что последние обстоятельства — жалоба торговой депутации и ходатайство фабрикантов, — связанные с интересами московских фабрикантов и купцов, сыграли большую роль в возникновении еврейского подворья, нежели два случая с контрабандным товаром, и ясно, что учреждение еврейского подворья было вызвано желанием московских купцов и фабрикантов

иметь надзор за тем, чтобы евреи вели торговлю только с местным купечеством. Генерал-губернатор сообщил министру внутренних дел о ходатайствах московских купцов и фабрикантов, а также о выработанных ими правилах, и вскоре последовало Высочайшее повеление, чтобы купцам 1-й и 2-й гильдии был разрешен приезд на два месяца с тем условием, чтобы они не брали с собою жен и детей, чтобы сами не торговали и не заводили лавок и чтобы за ними был установлен строгий надзор. Правда, выработанные торговой депутацией правила о проживании евреев в Москве не были утверждены центральной властью, но требование Государя о надзоре дало генерал-губернатору повод «поместить всех евреев без исключения на жительство в одно место», так как другого способа к осуществлению Высочайшей воли он не нашел. Для того же, чтобы подобная мера не оказалась стеснительной для евреев, как гласит один позднейший официальный документ, местом для их пребывания было назначено Глебовское подворье, потому что, во-первых, евреи уже издавна в нем останавливались, а во-вторых, там не бывало других постояльцев; к тому же здание — большое, при нем имеются склады для товаров, а на кухне готовят еврейские повара. И вот, обер-полицмейстеру было предписано объявлять всем приезжающим евреям, что они могут останавливаться только в Глебовском подворье.

В Петербурге знали о существовании московского гетто; так, в 1830 г. о нем было сообщено по случайному поводу Государю, а в 1833 г., ввиду представленных генерал-губернатором данных о Глебовском подворье, Сенат оставил без удовлетворения жалобу упомянутого выше Мурашева (в подворье которого евреи складывали контрабандный товар) на последовавшее запрещение заезжать евреям на его постоялый двор. Но все же прямого разрешения на устройство московского гетто из Петербурга не было дано. Впрочем, нелегальное существование гетто продолжалось недолго, оно вскоре было санкционировано. В 1838 г. министр внутренних дел Д. Блудов ^[490] возбудил в Комитете министров вопрос об учреждении подобного подворья и в Петербурге; но, имея в виду, что «учреждение сие, сосредоточивая всех евреев в одно, представляло бы вид особого еврейского квартала, в котором могли вознадобиться и раввины, и резники и т. п.», Комитет министров отверг предложение, отметив, что столичная полиция может собственными силами наблюдать за евреями. Комитет министров остановился тогда же и на вопросе о дальнейшей судьбе московского гетто, но благодаря настоянию министра внутренних дел Комитет постановил «оставить его временно, до усмотрения», так как было признано, что Москва в отношении пребывания евреев не может быть сравниваема с Петербургом, куда евреи приезжают не столько по торговым, сколько по тяжебным, откупным и подрядным делам. Мнение Комитета было Высочайше утверждено. Однако Блудов не хотел, по-видимому, отказаться от мысли об устройстве в Петербурге «еврейской гостиницы». Он обратился в Москву за сведениями о внутреннем распорядке Глебовского подворья и о существующем надзоре за евреями «для предначертания проекта по сему предмету по С.-Петербургской полиции». О Глебовском подворье вспомнили в Петербурге еще раз в 1846 г., когда бобруйский купец еврей Мордух Минкин обратился к петербургскому военному генерал-губернатору за разрешением открыть в столице особую еврейскую гостиницу. Но дело кончилось ничем.

490

Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864) — граф, государственный деятель. Министр внутренних дел (1832–1838), президент Петербургской АН (1855–1864), председатель Государственного совета (1862–1864). — Ред.

II

Прошло почти 20 лет со времени возникновения Глебовского гетто. В течение всего этого времени приезжающие евреи мирились со своим тяжелым положением. Но вот в 1847 г. шкловские евреи выступили перед правительством с ходатайством о даровании еврейскому населению некоторых льгот. Между прочим, поверенный шкловского еврейского общества Зельцер подал министру внутренних дел записку «о претерпеваемом приезжающими в Москву евреями крайнем стеснении в том, что они обязываются останавливаться на квартире в особо отведенном для них доме»; при этом, ходатайствуя об уничтожении унизительного для евреев «принужденного квартирования», Зельцер попутно указал на то, что за квартиры берется непомерно высокая плата, почти впятеро и более превышающая обычную цену, и что евреи «должны еще, для усиления доходов больницы, при отправлении товаров своих из Москвы покупать на том же подворье циновки, веревки, ящики и проч. по нарочито определенной самой дорогой плате, превышающей настоящую стоимость сих вещей вдвое и более». Вследствие этой жалобы Комитет об устройстве евреев постановил, с Высочайшего разрешения, командировать в Москву особого чиновника, который под наблюдением генерал-губернатора удостоверился бы в правильности жалобы евреев и вместе с тем «вникнул основательным образом и в то, есть ли необходимость и польза продолжать в Москве существование особого еврейского подворья».

Ревизия подворья была возложена на чиновника особых поручений при министерстве внутренних дел надв. сов. Компанейщикова. Поручение было весьма щекотливое. В Петербурге, по-видимому, имелись какие-то сведения, в силу которых считалось необходимым, оказывая внешнее внимание генерал-губернатору князю Щербатову, произвести расследование помимо него. В выработанной самим Компанейщиковым и одобренной директором департамента полиции (февраль 1848 г.) программе действий в Москве говорилось, что «формальная» поверка таксы, установленной в подворье, и обычных московских цен не может открыть истины, потому что евреи подвергаются, вероятно, тайным налогам «в пользу смотрителя и даже полиции» и что это можно узнать только частными способами, выбор которых должен быть предоставлен ревизору. Вот почему обо всем, что можно будет доказать «ясными фактами», Компанейщиков доложит генерал-губернатору, «изыскания же, конфиденциальным образом сделанные, должны быть изложены только в представлении г. Министру». Остановившись затем на вопросах о том, должно ли быть сохранено подворье как источник доходов для глазной больницы и является ли оно целесообразным с полицейской точки зрения, Компанейщиков, склоняясь к отрицательному ответу, закончил свою записку следующими многозначительными словами: «В этой программе сделан только беглый обзор предстоящим мне занятиям. Нет сомнения, что отчет в них будет подробнее и основательнее, как труд, долженствующий служить министерству опорою для рассуждения и, быть может, некоторой борьбы».