Москва и Московия
Шрифт:
– А вот выучишься ты, кем станешь?
– Если осилю, шарманщиком. А потом на инженера стану учиться. Ну а дальше – на учёного, чтобы тайны природные описывать. Как раз детей в школу отведу.
– И что, вы там, в Котласе все такие пытливые?
– Разные мы, твоё величество. Охриму тайга снится, Барсуку – отцовская кузня. Соблёк любит сытно поесть и сладко поспать, а Копыл – баб потискать.
– А к шаманизму ты как относишься? – Пётр подозрительно прищурился.
– Так а чего к нему относиться? – удивился Векша. – В лесу или на реке хочешь не хочешь, а к голосам духов прислушаешься.
– И бубен у тебя есть?
– Бубен – это пляски театральные. Зверей распугать да на людей впечатление произвести. А вера суеты не терпит и на публике не демонстрируется.
– Слушай, лесной человек! – оскалился в улыбке государь. – Откуда ты слово это узнал – театр?
– Ставили мы в школе «Маша и медведь», «Вершки и корешки», ну и «Рукавицы и топор», потому что театр. Я помогал с декорациями и реквизитом: из бересты лучше меня никто коробов не плетёт.
– Может, ты и кофе пил?
– Отведывал. Горький напиток. И на зубы осадок от него скрипучий. У нас из белоголовника заваривают со смородиновым листом. На чай похоже.
– Непростых людей ты, Джонатановна, готовишь, – перевёл Пётр глаза на нас с Софочкой. – Очень непростых. А ну, реши пример.
Он написал условие на клочке бумаги, который придвинул к нашему сермяжнику. Векша без промедления вычел столбиком.
– Умножать и делить я тоже обучен, – добавил он с видимой гордостью. – И знаю разницу между понятиями «вещество» и «элемент», но получать из камня ничего, кроме углекислого газа, не умею.
– Повеселил ты меня, Векша, – разулыбался царь. – Ладно, ступай к своим постам.
Признаться, Софочку уже потянуло в дорогу. Она, хоть и разобиженная на Ричарда, но всё равно непоседа. А тут ещё подошла с Ветлуги лесовозная баржа длиной метров сорок. Неспешно так подошла, ошвартовалась неторопливо и давай разгружаться, пользуясь собственным краном. Ну да. Лебёдки от сжатого воздуха привести в действие машинами Уатта – задача тривиальная. Не могу я назвать эти компаунды паровиками, потому что пара здесь и близко не было, а цилиндры при работе даже несколько остывают.
Прошла на борт, представилась капитану и смиренно испросила разрешения ознакомиться с шарманкой. Весь экипаж, все трое, оказались незнакомыми нам мужчинами с Муромского двора. Не шибко большие теоретики, на вопросы они отвечали заученно, но исправно. Одноцилиндровый калильник гонит воздух в баллоны внутренним диаметром двести сорок четыре миллиметра. Цилиндр калильника нынче из трубы того же диаметра, что однозначно указывает на попытку Пушкаря создать стальное орудие калибра в девяносто шесть фунтов или девять целых и шесть десятых дюйма.
Вообще-то для нынешних флотов это очень серьёзные орудия, способные простым сферическим ядром проломить дубовую броню новейших линкоров. Не уверен, что нынешних – возможно, это ещё впереди. Масса подобного ствола должна оказаться порядка десяти тонн. Ну а в качестве осадного орудия подобная пушка тоже вполне достаточна, пока не настала пора железобетона.
Однако пока заказов на эти монстры нет, трубы используются в моторах.
– А почему давление в цилиндрах не больше двадцати атмосфер? – спрашиваю у моториста.
– Если по прописи, то клапан сработает. А по жизни – шибче насос не накачивает. Толстознаи бают про чистоту обработки плунжера.
– А вот эта труба куда ведёт?
– Выхлопная она. Для отчаливания и причаливания бортом. А на ходу в корму дует. И краны эти не простые, а двухходовые. Но служат недолго: разъедает их снутри. Я Степану сказал, что в бока нужно из баллонов воздух подавать, а эту инженерию поломать и выбросить. Пущай прямая труба выхлоп гонит. А от воздуха железо не так быстро портится, так что краны дольше прослужат. Степан обещался к новой навигации переделать. До снега мы подряжены брёвна возить, некогда в переделку становиться. Дык, когда прорывать станет, я обмотаю потолще, да и весь сказ.
– Лес-то дорого встал? – вылез я не вовремя.
– То купца Ерохи забота. Наше дело привезти. А человек, который покупкой брёвен для двора ведает, с весны ещё на Ветлуге. Нам ведь отборные хлысты надобны – корабельные, а не избяные. Сурьёзные хлысты на корабли потребны, обстоятельные. Нынче из них сделанная «Наяда» от нас за море Хвалынское пошла. Уж как мы её выделывали, да выглаживали!
– И что у нас за тем Хвалынским морем? – потребовал я уточнения.
– Персия, вестимо, – ответил мужик, регулируя подачу воды в топливную смесь.
Ну да. Каспий как только не называют!
– А какая она, эта «Наяда»? – продолжила любопытствовать Софи.
– На «Горгону» и «Селену» похожая. Три мачты. Корпус узкий, но сидит глубоко. Мы балласт загружали уже в Оке, а то бы не вывели из затона.
– То есть ты в навигацию по рекам ходишь, а в иное время плотничаешь?
– Бери выше, Софья Джонатановна. На берегу я работаю слесарем. А это не ниже кузнеца. Мы, муромские, народ мастеровой, потому как руки к нам нужными концами приделаны. А плотничать любой мужик способен, да и бабы многие знают, с какой стороны топор брать. – Разговорчивый нам попался шарманщик.
– Опускай! – донеслась команда, поданная через рупор. – Дальний конец перевязать, а то уроним брёвна.
После этого последовала словесная оценка способностей сухопутных недоделков к выполнению стропальных операций. Великим и могучим капитан владел в совершенстве. А вот краном управляла женщина, одетая в шаровары и остальное, что к ним полагается.
– В Казани с нами попросилась четвёртой. Готовит, прибирает, рычажки нажимать выучилась, да и рулить умеет. Говорит, что раз Аллах не дал ей детей и муж стал неласков, лучше она будет скитаться. Капитан её в юнги принял, – объяснил шарманщик и нырнул обратно в машинное: нынешняя техника без догляду работает неохотно.