Москва-матушка
Шрифт:
Тугейка водил кончик стрелы за огоньком и все никак не мог взять его на прицел. Он так увлекся этим, что не заметил, как сзади подкрались двое, бросились на него и смяли...
Утром по Нуженалу разнеслась весть — исчезли Пампалче и Рунка. Потом вторая весть — в кюсото нашли двух убитых казанцев, много крови, потухшие факелы и шапки.
Охотники начали читать следы. Выходило, что казанцы приехали за Рунком ночью, ои скрылся от них в священной роще. Они нашли его там и была горячая схватка, Рунка, видимо, сумел вырваться, если бы татары его схватили, то убитых своих не оставили бы. Скорее всего,
О Тугейке никто не подумал, потому что следов он никаких не оставил. Изим долго искал его в лесу, но не нашел. Мать была уверена, что его заломал злой керемет1 за грехи...
Про мурзу Мингалея ,в Казани говорят — трезвая голова. Сколько в Казани ханов ни менялось, Мингалей у них в чести. Это потому, что мурза из стороны в сторону не шарахается, он всегда по середине ходит. Вот и сейчас эмиры и мурзы на две половины раскололись — одни за хана Ибрагима, другие его сына Алихана и Суртайшу поддерживают. А Мингалей знал, что делал. Он с молодой царицей Нурсалтан дружбу завел. Понял, что к этой царице ближе надо держаться. Тогда и хан Ибрагим будет его сторонником своим считать, и Алихан будет бояться. Не надо забывать — за этой женщиной Москва.
Как-то в беседе Нурсалтан пожаловалась мурзе:
— Страшно во дворце жить, мой друг. Не только мне, слабой женщине, но и хану. Дворцовая стража постоянно меняется, а кто жизнь хана охранять приходит, мы не знаем. Что у них на уме? Может, они Алиханом подкуплены?
Мурза согласно качал головой: «Да, все может быть».
— Ты мне, дорогой Мингалей, подобрал бы сотню верных и честных джигитов, чтобы они были смелые, ловкие и молодые. Старые распрями дворцовыми испорчены, а молодые... И сотника- мне подбери. Только не торопясь. Во-первых, чтоб он был не казанец. Я в Москве жила и от многих умных людей слышала, что в охрану царей, королей и ханов берут иноземцев, во-вторых, чтоб он хорошо стрелять умел. Наши джигиты, что греха таить, саблей рубить умеют, а стрелять — нет. Надо чтобы сотник эгот стрелять их хорошо научил. Хана оборонять — одной сабли мало.
Мурза джигитов царице подарил, а вот с сотником замешкался.
Но однажды пришел он к ней не один. Паренька какого-то привел. Совсем молодого. Над носом не усы — пушок. Нурсалтан в это время как раз в саду была. Глядела, как служанки последние яблоки собирают.
Мурза поздоровался с царицей, сказал:
— Привел я тебе, свет очей моих, парня такого, какого ты просила. Может, подойдет?
— Где ты взял его?
— На горной черемисской стороне. Послал я туда своих джигитов. Черемисы мало-мало непослушные стали, я их захотел проучить. Так вот этот малый ночью факелы у моих джигитов стрелой тушил. Сначала я не поверил...
— В это и вправду трудно поверить,— сказала царица.
— А ты посмотри,—Мурза взял у слуги лук со стрелами, подал парню. Потом показал на вершину дерева, на спелое краснобокое яблоко. Парень положил стрелу на лук, натянул тетиву — теннь! Блеснула стрела опереньем, и яблоко упало в траву. Мурза поднял плод, подал царице. Та удивленно подняла бровь — яблоко целое, а плодоножка перебита посредине, как перекушена.
— А ну-ка еще это!
Парень натянул тетиву, тенькнул. И снова яблоко целехонькое стукнулось оземь.
— Как тебя зовут?
— Туга сын Изимов.
— Моих джигитов научить сможешь? — царица указала на лук со стрелами.
— Я в плену. Что скажешь, то и буду делать.
* * *
Через месяц снова Тугейку к царице позвали. Дело со стрелками подвинулось сильно вперед — джигитов в охрану дворца мурза подобрал таких же молодых, как Тугейка.
Царила сразу спросила:
— Домой хочешь?
— Хочу,— твердо ответил Тугейка.
— А если я не отпущу?
— Джигитов твоих стрелять научу — сбегу.
— За правдивость хвалю. Другой бы соврал. Где по-татарски
говорить научился?
— Дома. Недалеко от нас татарский улус есть. В гости ходим. Да и люди мурзы все время у нас торчат. То ясак отнимают, то торгуют. Гарей, купец из Казани, на нашем дворе больше года жил.
— Иные сказывают —вы татар не любиге. А ты говоришь: в гости ходим. Как это понимать?
— Они такие же бедные, как и мы. Они от мурзы не меньше горя терпят. Нам с ними делить нечего.
— Мурза мне сказывал — твой отец русского лазутчика скрывал, а когда за ним джигиты пришли, ты ему убежать помог.
— Значит, убежал все-таки! — радостно воскликнул Тугейка.
— Убежал,— царица рассмеялась.— Тебе он другом был?
— Был,— Тугейка вздохнул. — Он хороший человек. Не лазутчик он.
— Вы с отцом, я вижу, казанцев не любите. А русского прятали. Почему?
— Это надо у отца спрашивать.
— Ну а ты почему? — настаивала царица.
— Потому, что я не у русских в плену, а в Казани.
— Хочешь, я тебе волю дам?
— Я думаю, незадаром?
— Служить себе заставлю. Сотником будешь, другом моим будешь.
— Волю дашь — домой уйду.
— Иди. Хоть завтра. С отцом поговори. Скажи ему, что царица Нурсалтан меня на службу зовет, другом хочет сделать. Она, скажи, в Казань из Москвы пришла, противников у нее много, а друзей совсем мало». И если отец позволит — обратно приезжай.
— А если не приеду?
— Значит, душа ко мне не лежит. Таких мне не надо.
На другой день получил Туга коня, грамотку охранную и поскакал в Нуженал. Отмахал двести верст и к вечеру был дома.
После неожиданной и радостной встречи началась беседа. Где был, что делал, как из плена вырвался?
Рассказал Тугейка все, ничего не утаил и слова царицы передал гоже. Отец собрал всех сыновей, и стали они советоваться. Тугейка по молодости лет слов царицы не понял и только здесь на семейном совете многое уразумел. Отец и братья говорили: «Если молодая царица инородца другом назвать желает — значит, ей и наша дружба нужна. Царица знает, что наш род не Казани, а Москве радеет и все же Тугейку в свою охрану берет — значит, царица втайне тоже Москве радеет. Недаром ее в Казани не любят. Однако сила ее, видно, немала, если она приказала мурзе Мингалею нас за Рунку не карать. Уж зима на дворе, а никто из Казани к нам не приехал. Может быть, и мурза на ее стороне, если Тугейку ей отдал, джигитов своих отдал. И выходит, что через тебя, Тугейка, мы можем большую выгоду иметь. И перед Москвой, и перед Казанью».