Москва на линии фронта

Бондаренко Александр Юльевич

Одновременно с этим я обратился к генералу Симовичу со следующим призывом:

“Премьер-министр — генералу Симовичу

4 апреля 1941 года

Получаемая мною со всех сторон информация показывает, что Германия спешно сосредоточивает и перебрасывает к Вашим границам свои сухопутные и воздушные силы. Наши агенты во Франции сообщают нам о крупных перебросках воздушных сил. Согласно донесениям разведки нашей африканской армии, бомбардировщики перебрасываются даже из Триполи. Мне непонятен Ваш довод о том, что Вы хотите выиграть время. Единственный блестящий шанс на завоевание победы и обеспечение безопасности — упредить противника, одержав решительную победу в Албании и захватив там огромную массу военной техники.

Когда в Албанию будут доставлены те четыре германские горные дивизии, которые, по сообщению Вашего генерального штаба, в настоящее время погружаются в вагоны в Тироле, Вы встретитесь уже с совершенно иным сопротивлением, чем то, которое могут Вам оказать тыловые части деморализованных итальянских войск».

Национальное движение в Белграде возникло стихийно и ничем не было связано с деятельностью малочисленной нелегальной югославской коммунистической партии, поддерживавшейся Советами (т.е. Черчилль считал, что СССР не имел отношения к военному перевороту. — Н.Е.). Выждав неделю, Сталин решил сделать жест. Его представители вели переговоры с югославским посланником в Москве Гавриловичем и со специальной миссией, посланной из Белграда после переворота.

Переговоры протекали без особого успеха. В ночь на 6 апреля югославы были внезапно вызваны в Кремль. Их встретил сам Сталин, который предложил им для подписания готовый проект пакта. Дело закончилось очень быстро. Россия соглашалась уважать “независимость, суверенные права и территориальную целостность Югославии”, а в случае если бы последняя подверглась нападению, Россия брала на себя обязательство придерживаться доброжелательной позиции, “основанной на дружеских взаимоотношениях”. Это, во всяком случае, было нечто вроде дружелюбного жеста. Гаврилович один оставался до утра, обсуждая со Сталиным вопрос о военных поставках. В тот момент, когда их беседа подходила к концу, немцы нанесли свой удар по Югославии.

Утром 6 апреля над Белградом появились германские бомбардировщики. Летя волнами с оккупированных аэродромов в Румынии, они в течение трех дней методически сбрасывали бомбы на югославскую столицу. На бреющем полете, не опасаясь сопротивления, они беспощадно разрушали город. Эта операция получила название “Кара” (немецкое кодовое название операции «Unternehmen Strafgericht». — H.E.).

8 апреля, когда настала наконец тишина, свыше 17 тысяч жителей Белграда лежали мертвыми на улицах города и под развалинами…»

Черчилль, как видим, был хорошо информирован относительно событий в Югославии и закулисной стороны военного переворота — наверное, во многом благодаря традиционно сильным позициям британской разведки на Балканах и успехам своей дешифровальной службы в Блетчли-парке.

В тех событиях заметен югославский посланник в Москве Милан Гаврилович — один из лидеров Сербской аграрной («земледельческой») партии, ставший дипломатом. А.Ю. Тимофеев в своей книге «Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии 1941–1945» подробно затронул этот вопрос. Партия Гавриловича занимала активную антинацистскую позицию и имела поэтому с началом Второй мировой войны финансовую поддержку из Лондона. Общие затраты британцев на сербских «земледельцев» составили к моменту переворота свыше ста тысяч фунтов стерлингов.

По прибытии в Москву на дипломатическую работу Гаврилович сразу же обратил на себя внимание сотрудников НКВД просоветскими высказываниями, возникла даже идея использовать его как проводника советского влияния в Белграде. Этим вопросом, по утверждению некоторых исследователей, занимались начальник 3-го отдела (контрразведка) Главного управления госбезопасности НКВД П.В. Федотов и замначальника 5-го отдела (иностранный отдел) ГУГБ П.А. Судоплатов.

Однако вскоре выяснилось, что Гаврилович странно часто посещает

Стаффорда Криппса, британского посла Великобритании в СССР. Более того, чтобы не отрываться от внутриполитических событий на родине, он использует британские каналы связи для переписки с однопартийцами. Поэтому вся «кухня» тайных советско-югославских переговоров известна Лондону.

Гаврилович был уличен и в том, что фактически дезинформирует свой МИД относительно планов Кремля. Так, Молотов поставил его в известность, что СССР в случае ухудшения ситуации на Балканах не вступит по своей инициативе в войну, но он сообщил в Белград, что «…Вышинский открыто сказал, что [Советский Союз] вступит в войну против Германии, если британцы откроют фронт на Балканах. Советские войска устремятся прямо на Болгарию и проливы».

Молотов, обеспокоенный такой вольной интерпретацией своей политики на Балканах, поручил советскому полпреду Плотникову провести беседу по этому поводу в югославском МИДе, чтобы аккуратно выяснить, насколько точно Гаврилович передает высказывания советских руководителей.

В ночь с 5 на 6 апреля, когда обсуждался текст советско-югославского договора, Гаврилович упорно настаивал на том, чтобы в нем был пункт о военной помощи, против чего категорически возражал Кремль, опасаясь, что Лондон втягивает СССР в войну с Германией.

К этому времени Сталину было известно, что немецкое нападение на Югославию неизбежно. Ему об этом поздно вечером 5 апреля сообщил посол СССР в Берлине Владимир Деканозов. Но точная дата (6 апреля) была, видимо, нашими разведслужбами все же не вскрыта. Сталин поэтому распорядился срочно подписать договор. Скорее всего, он считал, что до нападения остается еще день-два и подписанием соглашения удастся на какое-то время отсрочить немецкое наступление. Начинать войну против страны, которая буквально накануне подписала договор о дружбе с СССР — государством, с которым Берлин формально имел дружественные отношения (договор «О дружбе и границе» от 28 сентября 1939 года), да и югославы повода для агрессии не давали — такого в истории международных отношений новейшего времени еще не было.

Около полуночи Гавриловича разыскали представители советского МИДа на приеме у посла США и быстро объяснили ему, что договор надо подписать немедленно. Но тот колебался, тогда Вышинский жестко настоял на разговоре посла с премьер-министром Югославии по телефону. Текст этого разговора известен.

Симович: Подпишите то, что вам предлагают русские.

Гаврилович: Не могу, генерал. Я знаю свои обязанности и что я должен делать.

Симович: Вы должны подписать.

Гаврилович: Я не могу, генерал. Верьте мне.

Симович: Подпишите, Гаврилович!

Гаврилович: Я знаю, что я делаю. Я не могу подписать этот документ.

Симович: Ну ладно. Если вы хотите приказ, я тогда вам приказываю подписать!

Гаврилович: Я знаю, что делаю. Верьте мне.

Еще более сюрреалистично последующее поведение Гавриловича. Ему звонит Вышинский.

Вышинский: Вы приезжаете?

Гаврилович: Нет.

Вышинский: Что?!

Гаврилович: Нет, сказал я, говорю вам, я не приезжаю.

Вышинский: Но у вас приказ подписать, вы обязаны подписать!

Гаврилович: Понимаю, но не буду подписывать. Не могу — моя рука отказывается это делать…

Вышинский: Вы обязаны подписать. Вы это обязаны подписать сейчас же. У вас приказ от своего премьер-министра.

Гаврилович: Я это не обязан подписывать. Мой премьер-министр может меня уволить или заменить на кого-то другого, но, пока я здесь, я в таком виде этого не подпишу…