Москва тюремная
Шрифт:
С трудом сдерживая слезы, Станпакова принялась названивать Таньке.
— А что это за девушка вместо Лешеньки трубку берет?
Танька объясняла долго и упорно, и Наташа лишь через десять минут поверила, что это автоответчик.
Она названивала ему по десять раз на день, даже пыталась убедить «девушку», чтобы та передала привет Лешеньке, но реакции от любимого не было никакой.
Через три недели пришел счет за переговоры. Увидев цифры, отец девушки едва не упал в обморок. Наташа решила больше не звонить: авось Лешенька сам объявится на своей чудесной иномарке?
А время неумолимо
Запершись в ванной, бедная плакала больше часа, вспоминая, как стирала обманщику носки, как угощала самым вкусненьким и подмахивала ему, а он, кобелина, оказался бессердечным и неблагодарным. Еще и обрюхатил вдобавок!
Мечты разбивались с небесным звоном. Все возвращалось на круги своя: унылая и однообразная жизнь, полуголодное существование, змеиное шипение дворовых бабок: «Вишь ты, как ветром надуло! Догулялась, Колина сучка...» «Съем» на «дискаче» по субботам да просмотр телевизора вновь становился единственной радостью бытия. Ни Питера тебе, ни восторженных писем домой, ни фотографий с иномаркой, ни высокого статуса замужней столичной дамы...
В тот день несчастная, обменяв двадцать долларов, отправилась в кабак, где, напившись в хлам, материла все человечество, но больше — мужскую его часть. Ночью она отправилась к Таньке и, благоухая перегаром, предъявила: мол, подруга ты моя родная, какое говно ты подсунула? Но родная подруга вполне резонно возразила: я, мол, тебя только перепихнуться с братаном пригласила, а что ты себе потом в голову вбила, меня не колышет. Слыхала я твои байки, что якобы за Леху моего замуж выходишь, да только не разубеждала никого, потому что не из трепливых. А если наезжать на меня будешь — все узнают, кто ты есть...
Наутро, с трудом взяв себя в руки, Наташа поняла: следует как можно быстрей исчезнуть из этого городка, чтобы избежать разоблачения и позора внебрачной беременности. И потому, оставив родителям записку «Звонил Леша, срочно выезжаю в Питер», дочь выгребла из дому все семейные сбережения и спешно отправилась на вокзал. Но в Питер не поехала — что ей там делать, где подлеца этого искать? Решение пришло спонтанно: пересидеть и собраться с мыслями можно было, где обитала Наташина подруга по «бурсе», то есть ПТУ, Лиля Пономарева. Она вышла за москвича замуж, потом развелась, но так и осталась в столице, устроившись торговкой на рынок. Лиля была бабой бойкой и ушлой. По мнению Наташи, на ее помощь вполне можно было рассчитывать...
— ...У вас четыре с половиной месяца беременности, и аборт делать поздно... Можете одеваться.
Отойдя от гинекологического кресла, пожилой врач стянул резиновые перчатки и, включив кран, поставил руки под струю воды.
— И что же мне делать? — послышалось с кресла.
— Что, что... Рожать, — осторожно скосив взгляд на правую руку беременной и не заметив обручального кольца, гинеколог понимающе кивнул: — Ничего, не вы первая, не вы последняя. По «Закону об охране материнства и детства» вы имеете право на дотации государства. В конце концов, ваш ребенок — будущий российский гражданин. Вы где прописаны? В Ивановской
Одевшись, пациентка смахнула навернувшиеся слезы и вышла из кабинета. В коридоре ее ждала подруга — высокая, с волевыми чертами лица и алым шрамом на подбородке.
— Ну че, Натаха? — спросила она. Недавняя пациентка обреченно вздохнула.
— Поздно аборт делать... Говорит — рожай, рожай. В городок, мол, свой отправляйся. А как я туда отправлюсь, а? Я ведь тебе уже все сто раз рассказывала...
Вот уже второй месяц Наташа Станпакова жила в московском районе Измайлово. Лилька Пономарева оказалась не только понятливой, но и душевной подругой. Выслушав бессвязный рассказ землячки, она заверила: мол, поживи пока у меня, все равно одна тут, а потом что-нибудь придумаем.
Первую неделю приезжая осваивалась в столице. Москва не понравилась провинциалке: шумно, народу много, а главное — дорого все. Да и деньги кончались...
— Ничего, я тебя на работу устрою, — пообещала Лиля. — Торговать на рынок пойдешь? Не торговала никогда, только на вокзале сигаретами? Ничего, не велика премудрость... А санитарную книжку я тебе враз сделаю!
Так Наташа решила две главных проблемы: жилья и средств к существованию. Оставалось решить третью — именно потому подруга и потащила ее сюда, в поликлинику, к знакомому гинекологу. Но тут ее ожидал облом.
— Ага — рожать, — всхлипывала обманутая и брошенная. — А потом куда я этого ребенка дену? К родителям отправлюсь? Так ведь я им уже написала, что платье подвенечное выбрала. Да и не знают они ничего. А узнают у нас в городке — позору не оберешься.
— Это уж точно ... — поджала губы Лиля. — Ладно, оставайся пока тут, придумаем что-нибудь ...
Сколько ни думали подруги, ни к какому решению не пришли. Да и какое может быть решение? Девятимесячный срок беременности, половина которого уже минула, неизменен и абсолютен. И ничего тут уже не решишь ...
— Слушай, может быть, родишь все-таки? — вздыхала Лиля.
— А потом что? Даже если и тут где-нибудь в общаге приткнусь, жить на что, а? На пособие?
— Ну, живут же некоторые...
— Да не в том дело, — всхлипывала будущая мать, — я этого козла, Леху, ненавижу уже... Понимаешь — ненавижу! Дали б мне автомат — рука бы не дрогнула. И ребенка от него не хочу!
— Ребенок-то твой неродившийся чем виноват? — не понимала подруга.
— А ничем! Ненавижу его, и все! Потому что от него ребенок...
Неизвестно, чем бы закончился этот этап в жизни Наташи Станпаковой, если бы вскоре Лиля Пономарева не уехала из Москвы: где-то под Новосибирском скончался ее дядя, по слухам, очень богатый, и подруга, бросив торговлю, помчалась оформлять наследство. Наташа осталась одна на всю десятимиллионную Москву...
А живот все рос, рос, рос, и вскоре беременная ощутила первые толчки. Неродившийся ребенок просился на волю, и Наташа, думая о своей горькой участи, заливалась горючими слезами. Она действительно ненавидела своего будущего ребенка, она готова была проткнуть себе живот вязальной спицей хоть сейчас, лишь бы избавиться от ненавистного бремени.