Москва
Шрифт:
— В бригаде будут всего двое: я и товарищ Быстров?
Дзержинский отрицательно покачал головой.
— Мы, в комиссариате внутренних дел, не настолько наивны, чтобы предполагать, что столь малочисленная бригада будет способна справиться с теми задачами, что на неё возлагают. Предлагаю вам, товарищ Трепалов, подумать над будущим штатным расписанием. Вы сами определите будущую численность бригады. Но, кое о ком мы заранее подумали. Завтра из Петрограда прибудет товарищ Бодунов. Уверен, он окажется ценным сотрудником.
— Иван Васильевич? — радостно вскинулся
Феликс Эдмундович спросил с удивлением:
— Да, Иван Васильевич Бодунов. Вы с ним знакомы, товарищ Быстров?
— Знаком, — подтвердил я. — Довелось не так давно пересечься. Вместе брали одного субчика.
— Взяли?
— Так точно, взяли, — улыбнулся я, вспомнив, как расследовал загадочное убийство, в котором обвинили мужа моей сестры.
Тогда волей обстоятельства я познакомился с прототипом главного героя из книги и многосерийного телефильма «Рождённая революцией» Сергеем Кондратьевым и его сослуживцем Иваном Бодуновым. Так получилось, что вместе с этими парнями я участвовал в задержании преступника Сеньки Борща.
— Ну и как он вам показался? — спросил Трепалов.
— Толковый оперативник, — заверил я. — Один из лучших в петроградском угрозыске.
— Понятно. Надеюсь, петроградские товарищи не будут в обиде, что мы обескровили их уголовный розыск? — сказал Трепалов.
— Скажу по секрету: было не просто, — признался Феликс Эдмундович. — Как и товарищ Быстров, Иван Васильевич Бодунов — один из лучших и ценных кадров. Таких отрывать от сердца никто не любит.
— Выходит, нас уже трое, — прикинул Трепалов. — Немного, но работать можно.
— Чем могли, помогли, — сказал Феликс Эдмундович. — Может. У вас есть ещё какие-нибудь кандидатуры на примете?
— Товарищ Дзержинский, а что если… в порядке бреда? Я знаю, что наш знаменитый шахматист Алехин сейчас находится заграницей, в Германии. Но можно ли поговорить с ним, как-то успокоить и вернуть в Россию? Он ведь несколько лет назад работал следователем Центророзыска… Думаю, человек с его аналитическим умом и фотографической памятью нам бы не помешал, — сказал и тут же прикусил себе язык я.
Надо сказать, что отношения гениального шахматиста с советской властью были, мягко говоря, непростыми: Алехин успел и в тюрьме побывать, и пройти по обвинению в нескольких как уголовных, так и политических дел. Но при этом чувствовалось, что ему покровительствовали и неоднократно спасали высокопоставленные люди в органах власти.
Называлась фамилия Вячеслава Менжинского, ещё одного поляка в руководстве ЧК, а потом ГПУ, преемника Дзержинского. Не сомневаюсь, что и сам Феликс Эдмундович приложил руку к тому, чтобы вывести Алёхина из-под удара.
Но это были лишь предположения, реальный расклад мог оказаться совсем другим.
Пока что все предполагали, будто шахматная гордость России ненадолго покинул страну, никакой речь об эмиграции не шло. Потом, в тридцатых, Алехин начнёт тосковать по родине, будет заливать горечь от ностальгии водкой. Будет неприятная история участия в матчах, организованных нацистами, международный шахматный бойкот…
Умрёт Алехин в номере португальского отеля перед матчем с другим выдающимся шахматистом — Ботвинником при довольно загадочных обстоятельствах, в его смерти будут подозревать спецслужбы.
Признаюсь, что о многих вехах биографии я узнал из шикарного советского фильма «Белый снег России». Особенно меня впечатлила сцена шахматного матча вслепую с кучей немецких шахматистов. Если удастся вмешаться в ход реальной истории и её изменить, её может и не произойти.
Что если этот гений вернётся в страну? Как много пользы он сможет нам принести?!
Дзержинский замолчал. Мы с Трепаловым старались не мешать ему думать.
— Знаете что, товарищ Быстров? — наконец произнёс Феликс Эдмундович. — Хоть истинное призвание уже не товарища, но ещё не господина Алехина — шахматы, но… надо поговорить с товарищем Менжинским. Думаю, место Алехина на родине, в России!
[1] Знаю, что вопрос о металле из которого изготовлена посуда, порой вызывает много споров, поэтому позволю себе привести отрывок из воспоминаний Н.А. Равича, посвящённый Ф.Э. Дзержинскому: «Вскоре после переезда Советского правительства из Петрограда в Москву, в начале апреля 1918 года, мы с Делафаром сидели в комнате одного из богатых московских особняков. Делафар читал мне свои стихи. Комната была заставлена старинной мебелью красного дерева, на стенах висели картины — прежний хозяин считался известным коллекционером. На столе работы мастеров павловского времени стояли две солдатские алюминиевые кружки и большой жестяной чайник. Взамен сахара на бумажке лежало несколько слипшихся леденцов…»
Глава 5
Разговор с Дзержинский закончился, мы с Трепаловым вышли из кабинета, где нас снова ждал один из чекистов, латыш Девинталь.
— Ну что, товарищи, поедем заселяться? Феликс Эдмундович поручил мне найти для вас жильё.
Всё тот же автомобиль доставил нас на Петровку, где в одном из бывших доходных домов «Товарищества Торговых линий в Москве» мне и Трепалову выделили по комнате в больших коммунальных квартирах, только этажи разные: у меня второй, аккурат над магазином, у моего начальника третий. В остальном всё примерно одинаково, включая количество квадратных метров.
В принципе, чего и следовало ожидать. Квартирный вопрос всегда стоял в Москве весьма остро, что было тонко подмечено Булгаковым. А в двадцатых прошлого века — вообще что-то с чем-то. Было наивно думать, что для меня расщедрятся под персональное жильё.
Из мебели в моей комнате оказалась только расстеленная на паркете газета.
— Вечером привезут кровать, стол и стулья, — извиняющимся тоном произнёс Девинталь.
— Да всё нормально! — Я устало махнул рукой.
Крыша над головой есть — с остальным как-нибудь наладится. Тем более комната была большой, можно поставить посреди перегородку — получатся две. Места хватит и нам с Настей, и Степановне. Ни тесноты не будет, ни обиды, пусть и две женщины в семье.