Моссад : Секретная разведывательная служба Израиля

Коллектив авторов

Через несколько мгновений после этого оператор суперсовременной радиолокационной станции, установленной на катере, объявлял, что он засек цель. И действительно, вскоре над катером появлялся французский «Мираж». Когда эти совпадения повторились несколько раз (странное поведение щенка и фиксация сигнала на радаре), команда поняла, что любимец экипажа, милый и веселый щенок, представляет собой более эффективное и быстродействующее средство обнаружения противника, чем самое современное электронное оборудование.

Во время войны 1973 года Негемия вновь взял на борт своего катера Милоу.

По крайней мере трижды безошибочная реакция собаки предупреждала Негемию о грозящей опасности, и капитан успевал принять соответствующие упреждающие меры. В современном морском бою электроника заменила человеческий глаз, однако щенок терьера оказался наиболее полезным помощником.

Как только ракетные катера подошли достаточно близко к берегам Израиля, их стали прикрывать с воздуха израильские истребители. В течение всего остального пути катера ни на секунду не расставались со своим эскортом. Эцра Кедем говорил, что впервые почувствовал себя в безопасности, только когда увидел над катерами израильские самолеты.

Через несколько дней необычный конвой прибыл в бухту Хайфы. Катера были встречены с ликованием.

В Париже реакция не была такой радостной. Два генерала, давшие «добро» на продажу катеров компании «Старбоут энд вейл», были сняты со своих постов. Мордехай Лимон был выдворен из Франции — решение, которое сильно расстроило израильтянина, прожившего в Париже около семи лет, но он вынужден был подчиниться. Лимон отказался делать какие-либо официальные заявления. По пути в аэропорт репортер поинтересовался у Мордехая, командовал ли он когда-нибудь такими же катерами, как те, которые были построены в Шербуре. С абсолютно спокойным лицом он ответил:

— Нет. Они слишком малы для меня. И в любом случае меня не интересует нефтяная разведка.

Даже после отъезда Лимона общественное мнение не успокоилось. Феликса Амьо обвинили в организации заговора, но он защищался:

— Безопасность — это не мое дело. Моя работа заключается в том, чтобы строить корабли. Я очень хорошо ладил с израильтянами, а, насколько мне известно, это не является преступлением.

Амьо дал понять, что ни президенту Помпиду, ни кому-либо другому не удастся сбить его с толку. Он не счел необходимым даже принести публичные извинения.

Что касается остальных граждан Шербура, то официальное правительственное расследование констатировало: «Создается впечатление всеобщего заговора молчания по этому делу среди жителей Шербура».

Несомненно, этот тезис не был лишен оснований. Чувства горожан можно обобщить словами мадам Гийо, консьержки отеля, где проживало большинство израильтян. Она знала, что в канун Рождества катера отойдут, потому что в тот вечер один из матросов, немногим старше ее сына, поцеловал ее на прощание. «Я чувствовала, что пришел час расставания, — говорила мадам Гийо, — но я все хранила в тайне. Они не сделали нам ничего плохого, более того, с их помощью появились новые рабочие места. Они полностью расплатились за свои катера. Я никогда не понимала, в чем заключалась проблема».

Единственным жителем Шербура, у которого остались плохие воспоминания об израильтянах, был хозяин кафе, где семьдесят четыре матроса заказали рождественский

обед, но оставили его нетронутым и неоплаченным. Он злился около двух недель, до того дня, как с почтой ему пришли оплаченный чек за несъеденный обед и самые искренние извинения.

Владелец кафе, конечно, не догадался, что этот чек был подписан в штаб-квартире Моссад.

Альфред Фраункнехт и бумажные самолеты

Альфред Фраункнехт был беспокойным человеком. В начале июня 1967 года, как только он услышал об объявлении генералом Шарлем де Голлем эмбарго на поставки наступательных вооружений Израилю, он подумал, что эмбарго для страны, находящейся на грани войны со своими могущественными арабскими соседями, станет катастрофой. Если израильские истребители-бомбардировщики «миражи» получат повреждения в ходе боевых действий, для их ремонта у Израиля не будет запасных частей.

Как никто другой Фраункнехт понимал вставшую перед Израилем проблему.

Он был главным инженером отделения швейцарской фирмы «Шульцер бразерз», занимавшегося строительством реактивных истребителей типа «Мираж». Дело в том, что швейцарское правительство купило самолеты у французской фирмы «Дассо» с тем условием, что они будут строиться в Швейцарии. Контракт получила фирма «Шульцер бразерз» из Винтертура. Как куратор проекта Фраункнехт во время своих поездок в Париж часто встречался с израильскими инженерами, приезжавшими на фирму «Дассо» для решения различных технических вопросов. Он подружился с некоторыми из них и часто разговаривал с израильтянами на политические и военные темы. Поэтому естественно, что Фраункнехт с неподдельной радостью воспринял победу Израиля в войне.

Однако скоро ом понял, что до решения всех проблем Израилю было еще очень далеко. Бескомпромиссный де Голль даже после войны не снял эмбарго и, по всей видимости, не собирался делать этого в ближайшее время.

В декабре в Париж были приглашены представители стран, закупавших «миражи», чтобы обсудить необходимость внесения изменений в конструкцию самолета. Появлению такой необходимости способствовал опыт, приобретенный израильскими летчиками в ходе шестидневной войны. Фраункнехт представлял на этой встрече «Шульцер бразерз».

Швейцарский инженер был шокирован тем, что происходило на совещании. Французы максимально использовали все, что израильтяне сумели узнать о боевом применении «миражей», однако даже не затронули вопроса о снятии эмбарго. Для Фраункнехта это было грубым нарушением правил честной игры.

Более того, он воспринял это как оскорбление, так как относился к этой стране с большим сочувствием и глубокой симпатией. Как и многие швейцарцы германского происхождения, он был на стороне Германии перед второй мировой войной. А потом, как и многие его соотечественники, испытывал острое чувство вины за свою поддержку Гитлера. Отчасти поэтому он стал ярым сторонником Израиля. По его мнению, Европа осталась в огромном долгу перед евреями за все, что она с ними сделала. А знакомство с израильтянами в процессе работы над «миражами» окончательно убедило его в правильности выбранной позиции.