Моссад. Тайная война
Шрифт:
– Конечно, ваше свидетельство может изменить ситуацию, – с сомнением сказал Мариссел ь. – Но думаю, когда ваше намерение относительно разоблачения Манфреда и Берфельде станет понятным следователю, он решит, что лучше обойтись без суда. Назначит судебно-психиатрическую
– Я тоже думал о такой опасности, – согласился Эдер. – Попытаюсь как-нибудь этому противодействовать.
Мариссель решительно встал.
– Я хотел бы посмотреть на него.
Они тихо прошли по коридору до небольшой двери, которую Мариссель прежде и не замечал. По дороге он бросил взгляд в окно: полицейская машина стояла на том же месте. Она была особенно хорошо видна на фоне начинающего розоветь неба.
Потом, вспоминая всю эту историю, Мариссель прежде всего представлял себе этот полутемный гараж. За перегородкой – столик, на котором какая-то еда и электрический чайник, а на кровати дремал Ганс – длинный, худой, с пергаментным лицом. Когда они вошли, он очнулся, сразу приподнялся и сел, не удивившись появлению Марисселя. Смотрел на него спокойно и вообще нисколько не волновался – в отличие от Марисселя.
Лампочка была тусклая, и Мариссель плохо разглядел его чисто выбритое лицо. Ганс производил впечатление очень старого человека, почти окончившего счеты с жизнью, – так оно, собственно говоря, и было. Мариссель задал ему много вопросов. Ганс отвечал скупо, одним-двумя словами, междометиями, жестами. Иногда Эдер, который лучше понимал Ганса, что-то разъяснял Марисселю.
О приюте Ганс вспоминал с удовольствием. Это были лучшие годы его жизни, самые светлые и счастливые. Его учили читать и писать, но он с большим увлечением проводил время в столярной мастерской. Чему его обучали? В основном делать гробы. Он не сознавал трагического характера своего труда, быстро стал учеником столяра, а когда тот умер, заменил его.
Ганс застал приют процветающим хозяйством с коровами, овцами, пчелиными ульями. Постепенно пожертвования в пользу приюта уменьшились: национал-социалисты не приветствовали такого рода благотворительность, да и времена наступали суровые. Жены крестьян, которые работали в приюте, вынуждены были его покинуть: их ждала трудовая повинность. Исполнительный Ганс принимал на себя все новые обязанности.
Когда нацисты взялись за приют, Ганс не понял, что произошло. Воспитатели с ним не разговаривали. Единственное, что он от них слышал: «Сделай то, принеси это, убери, почини…»
Ганс дружил с самыми маленькими и беззащитными обитателями приюта. Многие среди них были немыми или глухими и объяснялись знаками, которые Ганс научился понимать. Когда его подопечных увозили, Ганс очень горевал, но не подозревал, какая судьба их ждет.
Конец ознакомительного фрагмента.