Мост бриллиантовых грез
Шрифт:
– Ты что думаешь, очнувшись, он не донесет на нас? – усмехнулась она. – Именно теперь он нам и опасен! Теперь, когда я…
Она осеклась, и глаза ее, устремленные на Романа, приняли умоляющее выражение.
Он вспомнил, как скрипела кровать. И понял: да, она кричала и стонала на той кровати, когда Илларионов ее… Он запрокинул голову и хрипло вздохнул.
«Все, что мы делаем, мы делаем ради нас…»
– Значит, тебе удалось… – он не договорил.
Эмма кивнула.
– А ты что-нибудь нашла?
Она покачала головой.
– Я понимаю, не было времени, – сказал Роман. И сам удивился, сколько сарказма прозвучало в этих словах. Но он же не собирался ни на что такое намекать… Или собирался?
– Ты не понимаешь, – вздохнула Эмма, по-прежнему не глядя на него. – Я нашла тайник. Только он был… пустой.
У Романа словно весь воздух вырвали из легких в одно мгновение! И в голове пустота… Такая пустота!
– Значит, все зря… – пробормотал он наконец.
– Значит, зря… – эхом отозвалась Эмма.
– А тебе не удалось узнать, Илларионов достал камни, или их там не было?
– Их там не было. Илларионов сказал, что очень удивился, поняв, что случайно утащил с собой не просто очечник, валявшийся на полу… наверное, Валерий его нечаянно уронил, когда… – Она не договорила, но Роман понял: «Когда в агонии бился!» – Ну вот, Илларионов понял, что это не просто очечник, а тайник. Но еще больше удивился тому, что он пустой!
– А ты ему веришь? – спросил Роман.
Эмма пожала плечами.
– Почему бы и нет?
– Ты ему веришь?! – воскликнул он.
– Почему бы нет? – повторила она. – Ты не можешь себе представить, как он живет! То, что для нас – безумные деньги, для него капля в море. Он очень богат, ну очень! Эти двести или там триста тысяч долларов, на которые мы молимся, из-за которых столько кругов накружили, для него – практически копейки. Стоимость его эксклюзивной машины. Понимаешь? Одной покупки в антикварном салоне на Лонгшамп! Он бы ни за что не удержался и сказал мне, если бы нашел камни.
– Ага, – пробормотал Роман. – Значит, сказал бы? То есть ты вошла к нему в полное доверие! И каким же образом?
Эмма вскинула холодные глаза:
– Таким же, каким ты входил в полное доверие у Фанни и Катрин. Другого способа, знаешь, еще не придумано.
– Я это делал потому, что так приказала ты! – выкрикнул Роман оскорбленно.
– Но ты и не подумал отказываться, верно? – мягко спросила Эмма. – Ты, как оловянный солдатик, исполнил приказ… и получил от этого массу удовольствия. Ну, получил ведь, да? Ты хотел их, этих баб. Хотел… Это женщина может в постели притвориться, даже оргазм сымитировать. А мужчина должен в самом деле хотеть, чтобы у него хоть что-то получилось.
Роман молчал. Его трясло так, что хотелось прислониться к стене. Но он заставлял себя стоять прямо, чуть не по стойке смирно, будто он и в самом деле был оловянным солдатиком.
– Прости меня, – сказала Эмма. – Помнишь, мы твердили, как молитву: все, что мы делаем, мы делаем ради нас. Но на самом-то деле мы все это делали ради бриллиантов! Ради богатства! Мы свою любовь сдали в банк под баснословные проценты, а банк… лопнул. И ничего не осталось.
«Осталось! – хотел выкрикнуть Роман. – Осталось! Я люблю тебя!»
Хотел выкрикнуть, но почему-то не мог.
– Вот видишь, ты молчишь, ты все понимаешь… – пробормотала Эмма. – У меня к тебе одна просьба: уходи отсюда. Хорошо?
Он не поверил собственным ушам:
– Как это? Куда? А ты?!
– Ты можешь уйти к Фанни. Она тебя примет, счастлива будет. С ней ты не пропадешь. А я…
Эмма присела, осторожно взяла вялую кисть лежавшего на полу Армана, нашарила ею пистолет и сложила безвольные пальцы так, что они обхватили ручку, а один лег на спусковой крючок. Подняла его руку и приставила ствол к своему виску.
– Эмма! – вскрикнул Роман и умолк.
– Я тебя изувечила. Изуродовала, – сказал она. – Из-за этих камней столько… грязи, крови… спермы… Да, именно так. Этого запаха я не могу уже выносить, ты понимаешь? Я хотела дать тебе все самое лучшее, хотела… – Она задохнулась. – И теперь даже никакой награды не получить за нашу общую проституцию. Зачем я тебе без камней, без надежды на будущее? Зачем?
– Эмма, да ты что? – пробормотал он, ужасаясь и ее словам, и тому, что черный ствол по-прежнему притиснут к ее виску. – Да ты что? Какое значение имеют камни? Разве в них дело? Если не будет тебя… Ты же смысл моей жизни, если бы ты ушла от меня, я бы умер, я бы покончил с собой, и камни тут совершенно ни при чем!
Ее померкшие глаза наполнились светом.
– Это правда? – спросила Эмма, отводя ствол от своего виска. – Ты бы покончил с собой, если бы я тебя бросила? Если вышла бы, к примеру, замуж за Илларионова?
– Ты что, сдурела? – грубо спросил Роман. – Куда ты собралась, за какой замуж? У тебя ведь есть муж, это я!
– Ну-ну, – слабо улыбнулась она. – Слышу речь не мальчика, но… А ты не уходи от ответа. Правда бы покончил с собой?
– Клянусь! – Роман вскинул вверх два пальца. Видел в каком-то фильме: так клялись какие-то…
Он не успел додумать. Вспыхнуло что-то перед глазами, ослепило…
Он не успел додумать – лоб разворотило пулей, и мысли вылетели из головы вместе с тем, в чем им полагалось находиться: вместе с мозгами и кровью.
Он сам этого хотел, твердила себе Эмма. Он сам… да, он сам сказал, что покончил бы с собой…
Ну а что ей было делать? Как было признаться ему, что с самого начала… с самого начала камней в тайнике не было? Валерий в тот же вечер, уезжая на вокзал, отдал их ей. Он был не в себе, однако Эмма знала: приди он в себя – спохватится, захочет их отнять. Конечно, у него не было шансов прийти в себя.