Мост через огненную реку
Шрифт:
– По следу! – кивнул Энтони. – Прямо в гости к мойзель-скому королю. Полдня прошло. Возвращаемся, – и занялся воротником рубахи.
Он собирался всего лишь подтянуть воротник, но вместо этого затянул узел, чертыхаясь, добрую минуту с ним возился, наконец, распустил, завязал и поднял голову. Солдаты по-прежнему топтались рядом, лицо лейтенанта стало пунцовым.
– Ну что? – недовольно спросил Бейсингем. – В чем дело? Вы решили, кто идет первым?
Солдаты молчали. На Теодора Энтони не смотрел, однако генерал также притих. Тогда Габриэль кошачьим шагом подошел к валунам.
– Стало быть, один из нас, ваша светлость. Или вы, или я…
– Я
Солдаты приуныли. Путь по каменной осыпи вверх, а потом вниз по крутому склону, займет несколько часов. Впрочем, сами виноваты, нечего было зевать. Вояки!
Бейсингем повернулся и шагнул в хаос каменных глыб. Изрядно смущенный Теодор двинулся следом, Габриэль замыкал шествие. Когда они протиснулись узким проходом, Энтони, попросив пограничника посветить, принялся ощупывать камни свода. Его спутники наблюдали с сосредоточенным интересом.
– Вообще-то я думал этот ход завалить… – задумчиво сказал Теодор. – Но закрыть, конечно, лучше. Ты думаешь, получится? Сколько уже лет этому механизму…
– Полагаю, лет восемьсот, – ответил Энтони рассеянно. – Но делали его на совесть, как и замки строили на совесть, не то что современные дома.
Засунув руку за боковой откос арки, Энтони нащупал камень, который, вроде бы, можно было вытащить.
– Хочешь попробовать? – спросил он Теодора.
– Наконец-то догадался, – отозвался тот. Не стану же я тебя просить, как мальчишка.
– Там должен быть поворотный рычаг. Открыть – по ходу солнца, закрыть – против.
Гален долго приноравливался, потом с невнятной руганью вытащил руку.
– Повернуться-то повернулся, а толку…
– Сейчас попробуем… – Энтони потянул на себя торец арки, и кусок стены неожиданно легко сдвинулся. Перед ними оказался обычный камень, так, словно бы проход упирался в горную породу. Энтони засмеялся, отворил каменную дверь снова и закрепил поворотник. – Вот и все.
– А можно мне? – спросил Габриэль.
Получив разрешение, пограничник вставил камень на место, долго осматривал арку и тоже вполне успешно закрыл и открыл подземный ход.
– Вы идите вперед, а я закрою, – сказал он. – Я понял, как…
Когда они пробирались обратно, Энтони не удержался и все же спросил Галена:
– Терри, а что это ты изображал сегодня, когда мы по замку гуляли? То пограничником ходил, то королем, поклоны стенкам отвешивал?
– Ах, это… – генерал хмыкнул неопределенно. Энтони был уверен, что он даже покраснел, и, если бы не темнота… – Да понимаешь, есть у меня невинное увлечение. Люблю старые рыцарские романсы. Дома ими два шкафа в библиотеке занято. А пока мы с ординарцами ехали, я заметил, что у них многие песни переделаны из старинных романсов. Ну, два дня такого разговора, а тут еще замок, я и увлекся…
– «Король-призрак»? – засмеялся Энтони.
– «Король-призрак», «Влюбленный Ростан», «Беатриса».
– А при чем тут поклоны? Что-то не припомню, чтоб хотя бы в одном из этих романсов кто-то кому-то кланялся.
– Это в старом тексте, – пояснил Гален. – Король кланяется портретам дам. Я люблю ранние варианты, они какие-то… более настоящие, что ли. Там есть строфа, которая потом выпала. Наверно, дамы восстали против нее, когда прошла мода на нежных и покорных женщин…
Он милых дам живыми знал,Невесту– Не все понимаю… – пожал плечами Энтони. – При чем тут бабий разговор, непонятно как-то звучит, и соль, которую убирают из раны…
– Неужели у вас нет этого поверья? – удивился Гален. – Даже у цыган оно есть, хотя цыгане и не слишком верят в дороги судьбы. Считается, что когда раздается первый крик младенца, то его следует принимать молча, иначе ребенок может заблудиться и выбрать не ту жизненную дорогу. А соль… так это еще проще! Люди имеют замечательную привычку не только нанести рану, но и посолить ее, чтобы побольнее было. Кстати, кто отлично умеет убирать соль из раны, так это ты! А вот чего я, к сожалению, не знаю, – быстро продолжал Теодор, не давая Энтони даже слово вставить, – так это «Серенаду Аркенайна». Мне она как-то не попадалась, а здесь бы в самый раз… Пограничники только переделанную песенку знают, простенькую… Встает луна меж башен Аркенайна, – негромко запел он. – Горячим ветром воздух напоен…
– Мы здесь с тобою, милая, случайно под вечер оказалися вдвоем… – подхватил Энтони. Уж он-то, как и любой уроженец Трогармарка, песенку эту знал с малолетства.
От Аркенайна горный хребет отклонялся к северу, а Сана забирала к югу. Отсюда начинался степной язык, прорезанный множеством стекающих с Аккад и впадающих в Сану речек – без малого двести миль великолепных пастбищ, смыкающихся на востоке с необозримой Аккадской степью. Здесь жили пограничники, здесь ходили их табуны, снабжавшие конями почти весь Трогармарк. Дорога, уйдя от реки, шла вдоль гор – сорок миль до взбирающегося на перевал ольвийского тракта.
Закончился, наконец, бесконечный марш вдоль Аккад. Оставив позади небольшое пограничное ущелье, армия вступила на густо населенную территорию Трира и тут же остановилась на дневку, разместив части в маленьких городках и деревнях.
Дневка должна была стать показательным представлением в духе Энтони Бейсингема. Армия, одичавшая от долгого марша по безлюдным предгорьям, попадала в населенные места, где были трактиры, женщины и множество других соблазнов. Трир не считался завоеванной территорией, с его жителями следовало обращаться как со своими – но сейчас и своим пришлось бы несладко. Первый же вечер в обжитой местности, несмотря на строжайший приказ, все равно будет отмечен множеством бесчинств, на следующий день виновных примерно накажут, и после этого армию можно считать приведенной в чувство.
Балийские генералы, обожавшие Бейсингема, решили последовать его примеру и совершить точно такой же акт вразумления собственной армии. Гален фыркнул, как кот, заявил, что его касаются лишь военные дела, а взаимоотношения армии и мирного населения всецело на совести балийских командиров, и велел подать вина.
– Вино здесь скверное, – удержал его от опрометчивого шага Энтони. – Зато пиво, говорят, хорошее.
Штабы обеих армий ночевали в одном городке, командующие разместились в одном трактире и полночи, прихлебывая из глиняных кружек темное пиво, которым славились эти места, обсуждали тонкости поддержания дисциплины.