Мост через огненную реку
Шрифт:
Элизабет, увидев его в тот день с полным набором орденских знаков, аж в лице переменилась, но ничего не сказала. Да и что тут скажешь? Естественно, военный ревниво относится к своим орденам, сколько бы их ни было. Вон, у Галена их девятнадцать, а спроси о каждом, за что генерал его получил, рассказа хватит на целый вечер. Гален не упускал случая покрасоваться своей двухрядной цепью, особенно если в том же помещении находился Энтони, посматривал на него насмешливо и победно. Бейсингем удивлялся его виртуозному лицедейству и иной раз начинал подумывать – а лицедейство ли это? Может быть, и ему подсунули что-то заговоренное? А может статься, здесь и другая причина? Время от времени Бейсингему доносили, что цыган не больно-то высоко его ставит и говорит за глаза всякое…
– Может быть, может быть… – сказал он как-то лорду Оулишу прозрачно намекнувшему, что не следовало бы маршалу брать такого человека под свое покровительство. – Однако, как бы он ни бил себя в грудь, стоит мне только захотеть, и завтра его здесь не будет. Но… – Энтони покачал пальцем перед лицом, повторив любимый жест Оулиша, – я пока не хочу. Он меня забавляет. И Ее Величество, кажется, тоже…
Конечно, если бы Элизабет того не хотела, вряд ли Бейсингему удалось бы оставить Теодора при дворе. Но цыган, похоже, и вправду забавлял королеву. Та по-прежнему была с ним любезна и лукава, не приближала, но и не отпускала. Теодор старательно изображал всепоглощающую страсть, рассыпал ослепительные улыбки – но иной раз, стоя в отдалении, смотрел на королеву совсем по-иному, молча и серьезно, и его серьезный взгляд очень не нравился Энтони. Однако говорить на эту тему цыган отказывался наотрез.
– Не бойся за меня, Тони! Я не мальчишка и не дурак, и знаю, что делаю, – каждый раз огрызался он.
Но, как Гален ни старался, ему тоже ничего не удавалось узнать. Двор как двор, жизнь как жизнь.
Оставалась лишь одна ниточка, за которую можно было потянуть – Александра Монтазьен, Сана, странная девушка, что позволяла себе кричать на королеву – а высокомерная Элизабет безропотно ее выслушивала…
Наконец, Энтони, обсудив все с Эстер, решил пойти в лобовую атаку. На одном из вечеров, заметив, что Сана подошла к столу с вином и нетерпеливо оглянулась, он поспешно шагнул к ней, успел раньше всех наполнить стакан и поднес его из своих рук. На безмолвном языке дворцового флирта это означало, что он просит о приватном разговоре.
– Тогда налейте и себе, – ответила девушка.
Энтони отнес оба стакана на крохотный столик у окна, они с Саной уселись в маленькие неудобные креслица – на виду у всего зала, однако ни один человек не осмелился бы приблизиться к ним сейчас. Даже Элизабет только косо взглянула, чуть помрачнела и продолжила разговор с гвардейским полковником.
– Я слушаю вас, герцог, – наклонила голову Сана Монтазьен.
– Леди Александра, – смиренно начал Энтони. – Мы плохо расстались в прошлый раз. Вы помогли мне, я вам очень благодарен, но, кажется, вас обидел. Вот только не пойму, чем именно…
– Не понимаете? – Зеленые глаза на мгновение вспыхнули. – Вы приняли меня за одну из куриц, которые обожают, когда им томно улыбаются и целуют ручки. Не терплю всех этих ужимок…
– Простите, если так, – склонил голову Энтони. – Я не хотел… Просто… куриц, как вы сказали, больше. И когда я вижу женщину, я веду себя определенным образом. Можете презирать меня за это, но я даже и не думал, что вам такое обхождение неприятно…
Сам не зная почему, он волновался, запинался – но это было к лучшему, иначе последующие, главные слова, которые они с Эстер так тщательно подбирали и которые он должен был произнести, как свои, выглядели бы заученной речью.
– Ладно, довольно! – оборвала его Сана. – Насколько я понимаю, вы не просто так полезли ко мне с извинениями. Вам что-то от меня нужно?
– Вы правы. – Бейсингем опустил глаза. По плану, сейчас он должен был произнести свой монолог, глядя прямо в глаза Сане, но это оказалось не так-то просто, слишком уж они были насмешливыми и проницательными, эти глаза, и он начал, нервно комкая в руках край скатерти: – Леди Александра… вы спросили – почему я не уехал. Дело в том, что… да, я жил хорошо, весело, но это была лишь видимость. Жизнь моя бессмысленна. Она как раскрашенный листок бумаги, а под ним – пустота. А там, в Тейне… Там было чудовищно, непереносимо, но эти страшные люди… за ними стояла сила – настоящая, которой нет у меня. И я надеялся, что если сделаю то, чего от меня хотят, я тоже прикоснусь к этой силе, и жизнь моя обретет смысл. Поэтому я пришел сюда, я здесь уже больше месяца – и ничего! Если я был нужен для того, чтобы стать куклой королевы – то лучше и вправду уехать…
– Уехать? – вдруг коротко засмеялась Сана. – Не обольщайтесь, милорд! Кто вам позволит?
– А кто меня задержит?! – вспыхнул Бейсингем.
– Те, кому положено, – равнодушно пожала она плечами. – Найдут и вернут. Несмотря ни на что, я неплохо отношусь к вам, герцог, поэтому хочу предупредить: даже не пытайтесь бежать. Вот эта штучка на вашей руке, – она слегка коснулась перстня, – ее обладателя можно найти, в какую бы щель он ни забился.
«Ага! Учту!» – подумал Энтони, опустив глаза, чтобы не выдать себя.
– Судя по тому, что вы не пытаетесь ее снять, вы уже пробовали? – спросила Александра.
Бейсингем молча кивнул.
– Где бы вы ни укрылись, вас найдут и вернут во дворец. И тогда в дверях ваших покоев появятся ключи – с наружной стороны, и в ваших комнатах будут всегда находиться люди, которые вам не слишком приятны. Так что не делайте глупостей. Ну что же, милорд? Я жду продолжения монолога об исканиях измученной души…
Энтони лишь рукой махнул и залпом допил вино.
– Похоже, я влип! – невесело сказал он.
– Именно так! – согласилась Сана.
– Но коль скоро так получилось… Леди Александра, объясните мне, во что именно я влип. Чего от меня хотят? Может быть, меня и стеречь не надо, может быть, мне все это понравится? Вдруг я именно в этом найду для себя смысл жизни?
– В самом деле? – снова усмехнулась Сана. – И пожмете руку тем, кто пытал вас?
– А почему нет? Если это было недоразумением… если мы больше не враги… если мы будем вместе – да! Я ведь благодарен врачу, который меня лечит, какую бы боль он ни причинял. Буду считать капитана Далардье доктором…
– Далардье – мразь! – презрительно поморщилась Сана. – Я не войду в комнату, где он побывал, пока ее не проветрят. Ну, а тем, кто приказывал Далардье, вы тоже пожмете руку, милорд? Тем, кто наблюдал за допросами, обсуждал с ним ваше состояние и способы пыток?
– Вашему отцу? Отчего же нет?
Энтони поднял голову, взглянул в глаза Сане, а отвернуться уже не смог – чуть сощуренные зеленые глаза не отпускали, просвечивали насквозь.
– Отцу? А кто вам сказал, что приказывал мой отец?