Мост Невинных
Шрифт:
— Уверен, что его высочество не станет доводить до такой крайности. Даларские Штаты — не более чем старинная традиция, скорее символ единства страны и короля, а не…
— Странно, сейчас мне кажется, что этот символ намерен вырвать власть из рук герцога и наслаждаться ею самостоятельно. Если, конечно, — посол благодушно прищурил яркие глаза, — какая-нибудь аристократическая фамилия не решит, что настала пора сменить Монбрианов на троне, где они, должен сказать, порядком засиделись.
"А ведь у фон Тешена немало врагов в Амале", — припомнил Фонтанж. Брат короля, вечно ищущий себе королевство, уверенный, что его обделили, когда
— Но кто бы это мог быть? — вопросил Фонтанж, в глубине души опасаясь, что посол сейчас же назовет Фриеннов. — Аристократия верна короне.
— О, я не настолько глубоко разбираюсь в даларских знатных родах и их семейных связях.
Глава Секрета короля настороженно подобрался: уж не вздумал ли Линденгардт выведать, кого граф наметил в свои кандидаты?
— Их не так уж много, я имею в виду тех, кто может претендовать на престол. Любой фамилии, которая предъявит права на трон, придется их доказывать.
— Не скажите, — хмыкнул посол. — Монбрианы доказали свои права силой оружия, при этом, кажется, убили пару дюжин людей, чьи права были куда более обоснованными. Герцогов Фриенны, если мне не изменяет память, и Эдмонтинов…
— Слава Богу, мы уже живем в цивилизованном обществе.
— Как знать, как знать… Нынче в моде республики. Однако мне пора, — оживился посол, — я должен встретить его высочество.
— Доброго вам здоровья, мессир, — сказал Фонтанж. — Увидимся ли мы снова?
Линденгардт уверил его, что будет мечтать об этом денно и нощно, и укатил. Граф проводил его долгим сердитым взглядом и снова уставился на толпу. Чернь и не думала расходиться. Проклятие! Не следовало отпускать мастера с Солерном!
Вдруг створки дверей, ведущих в Зал Ястребов, грохнули об стену, и из него вылетел злой, как черт, регент. Вслед ему неслись гневные возгласы парламентариев.
— Запереть! — рявкнул герцог своей страже. — Никого не выпускать! Ни еды, ни воды! Все арестованы! Какого дьявола эти грязные выродки до сих пор толкутся вокруг дворца?! Вайс! Разогнать к черту! Чтоб я не видел ни одного недоноска рядом с нашими стенами!
Капитан герцогского полка ответил на амальском и удалился вместе с несколькими офицерами, пока солдаты запирали двери в Зал. Регент, тяжело дыша, уставился на приближающегося барона фон Линденгардта. Фонтанж притаился в тени колонн, но, к его разочарованию, посол и герцог заговорили на родном языке. Судя по интонации, Линденгардт пытался успокоить фон Тешена и воззвать к здравому смыслу. Герцог мрачно огрызался; из-за дверей доносился гул голосов.
Фонтанж подошел к эркеру, из которого были видны окна Зала Ястребов. На площади яблоку негде было упасть, при чем граф обнаружил немало вооруженных людей. Его мысли невольно обратились к последним докладам Солерна: бунтовщики не просто распространяли памфлеты, они где-то добывали оружие, которое планировали раздавать горожанам. Солерн был уверен, что склад в лодочном сарае у Моста Невинных лишь один из многих. Граф нахмурился. Хорошо бы найти того, кто стоит во главе этой благотворительности. Наверняка этот человек не откажется от двух-трех денежных взносов…
Внезапно одно из окон Зала распахнулось. Из него высунулись несколько человек и развернули флаг — толпа приветственно взревела, едва увидев, как заплескалось на ветру трехцветное полотнище: королевский винно-пурпурный, белый и бледно-зеленый.
— Народ и Далара! — завопил один из парламентариев. — Долой амальцев!
"Как они его туда проволокли?!" — изумился Фонтанж, но тут же отметил, что на флаге нет ни короны, ни роз Монбрианов. Впервые в его разум закралась мысль, что если подливать в этот огонь масла, то полыхнувшее пламя сметет и регента, и его солдат, и королеву, и герцогов де Фриенн, и остальную аристократию, и все, что есть в Даларе.
Меж тем еще один парламентарий высунулся из окна по пояс, затряс над толпой пачкой исписанных листов и заорал:
— Национальная декларация! Права и свободы! Долой иностранцев! Власть народу!
Герцог фон Тешен свирепо выругался, оттолкнул кресло с послом и метнулся к окну. Глаза регента горели, и ему явно не терпелось приняться за дело, которое он знал лучше всего. Оценив обстановку, фон Тешен развернулся на каблуках и умчался воевать за свою сомнительную корону. Граф наконец обратил внимание на то, что в двери Зала Ястребов бурно колотят изнутри — то ли не все парламентарии готовы было терпеть голод, то ли не всем понравились флаг и декларация.
Вдруг рявкнули пушки, и Фонтанж подпрыгнул от неожиданности. Сердце у него едва не лопнуло, и он, тяжело дыша, привалился к стене. Картечный залп слева заставил толпу отпрянуть к правому крылу дворца, но и там ее накрыл град картечи из пушек по правому флангу. Горожане с воплями шарахнулись из-под огня к левому крылу, и в тот же миг последовал новый залп пушек левого фланга, и все это — под непрерывный мушкетный огонь. Фонтанж впервые в жизни увидел, что такое ливень пуль в буквальном смысле.
В распоряжении регента помимо пушек и картечи был большой опыт. Мушкетные залпы без остановки следовали один за другим — герцог велел солдатам и гвардии палить по очереди, чтобы они успевали перезарядится. Байольцы стреляли ответ, но хаотично и далеко не таким плотно и безостановочно, как амальцы и гвардейцы. Парламентарии поспешили убраться из-под обстрела, но флаг так и остался в окне. Его уже пробили несколько пуль.
Под пулями и картечью, которая косила горожан, как колосья, люди наконец побежали — прочь от дворца, оставляя трупы и давя упавших. Невольно съежившись, граф подумал, что если бунтовщики не найдут человека, который сможет дать отпор регенту, их дело проиграно. Но где этого человека взять, если даже во всей королевской армии не нашлось такого?
***
Ги опустил подзорную трубу; теперь его руки дрожали не только от холода. Лейтенант де Ларгель отпрянул и что-то бессвязно забормотал. Совсем еще щенок — лейтенантский патент, видимо, купил заботливый родитель: королевская гвардия, уж куда почетней. Солерн встряхнул молодого офицера за плечо; тот поднял на него блуждающий взгляд и выдавил:
— Это… как под Шандором… было так же… Я… я видел…
Дознаватель стиснул зубы. Подавление бунта ткачей в Ожероле вновь и вновь напоминало ему о себе, хотя прошло двадцать пять лет. И пусть герцог — не Монбриан, даже не даларец, а чужак из Амалы, все равно — Солерну еще никогда не было так стыдно за то, что носит королевские розы.