Мост в чужую мечту
Шрифт:
– Так значит… вы меня не выгоняете?
Кавалерия покачала головой:
– Когда ребенок, расшалившись, разобьет одну тарелку – его можно прогнать в другую комнату. Но если он перебьет вообще всю посуду – мудрее дать ему веник и заставить убраться.
Рина расплакалась. Плакала она неумело, точно скулил щенок: не так призывно-громко, как Лара («Эй, мужское население Земли, ослепли? Девушка страдает!»), не так надрывно, как Алиса («Всех покрошу – одна останусь!»), и не с такой досадой, как Фреда («Опять не пустили в генералы, ну ничего: на коленях приползут,
Кавалерия не стала вскакивать и обнимать ее. Это было не в ее стиле. Все же она подошла и мягко коснулась плеча Рины.
– Иди распаковывайся! Гепард не первый уникум, оказавшийся у ведьмарей. Армию убивает не поражение, а бегство. Человека растаптывает не ошибка, а отчаяние, – негромко сказала она.
Рина больше не плакала. Но на нее напала икота.
– А… ик… закладка?
Кавалерия отошла к окну, озабоченно выглянула в него и, параллельно думая о чем-то другом, сказала:
– Что ты желаешь услышать? Будто ничего страшного? Увы, страшно. Закладка у ведьмарей. «Царевна-лебедь» потеряна. Внешний охранный периметр, образованный четырьмя точками, нарушен… Гиелы не боятся больше летать над нашими зарядными закладками. Раньше это их хоть как-то сдерживало… К сожалению, милая, простить кого-то и исправить последствия его действий – далеко не синонимы.
Рина уставилась в пол. Чувство вины вновь навалилось на нее. Ей казалось, внутри ее точат десять тысяч древесных жучков.
– А как быть с нерпью? – выдавила она.
– Нерпь тебе выдадут другую. Я понимаю, что Кузепыч будет не в восторге, но жизнь – не сладкий пирог, а строгий баланс радостей и гадостей. Но, когда разберешься, что все к лучшему, гадостей становится меньше, – Кавалерия усмехнулась.
Рина хотела поблагодарить, но опять икнула.
– Теперь тебе придется учиться ездить на Гавре без гепарда. Это сложнее, но и полезнее. Не забывай переодеваться, когда идешь после Гавра к пегам. Лучше заведи для каждого свою одежду… Кстати, кто тебе сказал? – внезапно спросила Кавалерия.
– О чем сказал? – не поняла Рина.
– Что тебя выгоняют.
Рина смущенно молчала. Ей не хотелось никого закладывать.
– Значит, Гоша. Он один был рядом, когда мы с Кузепычем спорили, как с тобой поступить, – безошибочно определила директриса.
– Нет, это не Гоша, но…
Кавалерия досадливо поморщилась и махнула рукой.
– Марш отсюда! Надоело слушать вранье! Найди Сашку и успокой его! Его страдающая тень надоела мне еще вчера!..
Вечером, когда шныры-первогодки укладывались спать, их потревожили ужасные скребущие звуки. Казалось, внизу кто-то пилит железную бочку. Все прильнули к стеклу. Под окнами с лопатой бродил непризнанный гений Гоша и с омерзением к физическому труду сгребал с дорожки снег.
До завтрака Рина заскочила к Сашке. На двери у мальчишек очень мелко, чтобы не бросалось в глаза Кузепычу, фломастером было написано: «Ферма по производству свиней неблагодарных». Почерк, кажется, Данин. Да и высота тоже его, потому что пишут обычно на уровне глаз, а тут надпись располагалась у дверной коробки.
– Привет! – сказала она Сашке.
Он ответил открытой и радостной улыбкой, которая сразу сделала ненужными все тяжелые объяснения.
Весь день они провели в пегасне. Рине казалось: Сашка просто чудо. Она любила и его, и ШНыр, и даже бездонную лужу, в которую, проломив лед, провалилась ботинком. Небольшая, но яркая радость: Ул великодушно позволил им то, чего не позволял никому, – проехаться на Азе.
Новички и средние шныры уже смотрели на Рину без досады и орали на нее, как на свою, когда она забыла запереть денник Митридата и он удрал в проход. Шныры не умеют дуться долго. Слишком хорошо всем известно, что любое затаенное раздражение легко может задержать в болоте.
«Ну что, былиин, отлегло от сердца? У нас всегда так. Если шныры не убили тебя сразу – считай, что ты прощен!» – улыбаясь, подытожил Ул, помогая Рине спрыгнуть с Азы.
Правда, существовало нечто, царапавшее совесть Рины. Сашке очень понравились ее новые ножи. Он в них буквально влюбился. Вышел на улицу и минут двадцать метал в деревянный щит у пегасни. Ножи летали как перышки. Мягкие, насосавшиеся влаги доски они пробивали насквозь. Рина выжимала улыбку и понимала, что не может сказать Сашке, откуда эти ножи у нее взялись. Одна ложь прицепом потянула за собой другую. На вопрос Сашки, где ее прежняя выкидушка, Рина брякнула, что потеряла.
Вечером после разговора с Кузепычем Макс умчался куда-то, прихватив с собой трех средних шныров, Оксу и решительную барышню Штопочку. Произошло это в столовой, и там же всезнающий Гоша сообщил Рине, что Макса послали отдавать лошадей.
– Каких лошадей? – спросила она по инерции и тотчас, еще до ответа Гоши: «Здрасте! Твоих!» – все поняла.
А Гоша уже торопился вывалить подробности. Нашелся человек из Мурома, родной брат одного из друзей Кузепыча, который согласился продержать лошадей до весны. Помещение у него вроде есть, кое-какие возможности тоже, проблемы только с кормом и с тем, как доставить лошадей на новое место. Но вроде как Кузепыч нашел выход.
– А ведьмари? – спросила Рина, вспоминая страшный приказ Тилля сжечь коней.
– Да вроде как не возбухают. Приехали на двух машинах, покрутились. Один сам любителем лошадей оказался. Бегал, ловил, даже руку поранил, – с наслаждением сообщил Гоша.
Рина вздохнула. Последнее время она ничего уже не понимала. Ни в шнырах, ни в ведьмарях, ни в самой себе. А еще меньше, откуда ведьмари могли так хорошо узнать ее, что именно ей забросили удочку с этими лошадьми во Владимирской области? Или все дело в уникуме, который был именно на ее укороченной нерпи? Но все равно это ровным счетом ничего не объясняло.