Мост
Шрифт:
Наш поезд, в брызгах застывшей лавы, в корке спекшейся пыли, во вмятинах и заплатах, двигался через сумрак, пыль и смерть, и какое-то время спустя мне это стало казаться совершенно нормальным. Скоро на крышах и стенах вагонов накопится столько остывшего вулканического материала, что мы будем в конце концов неотличимы от скал — по крайней мере, при взгляде сверху. Естественная защитная оболочка, камуфляж как продукт эволюции — словно бы металлы, составляющие корпус поезда, спонтанно вернулись в свое природное состояние.
Нападение застигло нас в гуще огня и пара.
Поезд спускался по горному перевалу. В неглубокой долине сбоку от нас бежал лавовый поток, почти не отставая от поезда. Когда мы по вырубленной в скале выемке приблизились к туннелю, перед нами вырос громадный паровой занавес, и звуки, похожие на шум исполинского водопада, медленно поглотили стук колес поезда. Проехав через заполненный туманом туннель, мы обнаружили, что путь лаве прегражден глетчером; ледяной щит выступал из ответвления ущелья, его грязные талые воды питали широкое озеро. Поток лавы достиг ледяной воды, гнал перед собой необъятную стену пара.
Поезд опасливо крался вперед через облако густого тумана. Я заправлял койки в спальном вагоне. Когда начался камнепад, я отошел к противоположной стене вагона и через открытую дверь смотрел, как по окутанному паром склону летят булыжники, все крупнее и крупнее, как они скачут и врезаются в поезд. Одни камни влетали в окна, другие бились о бока вагонов. Вдруг огромный валун понесся прямиком на меня, и я побежал по коридору. В шуме камнепада и далекой пушечной пальбы я чувствовал содрогание поезда, затем ужасающий грохот стер все прочие звуки. Лава испарила озеро, канонаду, мелкий камнепад по бокам и крышам вагонов. Мой вагон резко накренился, швырнув меня на окно. Мигнули и погасли лампы; душераздирающий треск, звон бьющегося стекла исходил, казалось, со всех сторон; выпуклая крыша и стены пасовали меня друг другу, как футбольный мяч.
Позже я узнал, что вагон оторвался от состава и покатился по каменной осыпи к кипящим водам озера. Бандиты фельдмаршала, явившиеся грабить поезд и добить уцелевших, наткнулись на меня. Я сидел среди обломков, бормотал что-то невразумительное и, как они мне сказали (хотя эти соврут — недорого возьмут), все прикладывал голову старшего официанта к тому, что осталось от его туловища. Я даже засунул яблоко ему в рот.
Меня снова спас мой язык. На нем говорят и эти люди, и они отвели меня к фельдмаршалу. Он находился в небольшом поезде, стоявшем чуть дальше по железнодорожному пути.
Фельдмаршал очень высок и плотен, с непропорционально длинными ногами и безразмерным задом, с широким круглым лицом и покрашенными в черный цвет волосами. Он любит пышные мундиры с высоким альбедо. Он сидел в своем вагоне за столом, слушал музыку по радио и ел засахаренную айву с десертной тарелки. Когда меня, полуживого, притащили к нему, он спросил, откуда я такой взялся. Смутно помню, что я рассказал правду, которая ему показалась крайне забавной. «Будешь моим слугой, — сказал он. — Люблю за обедом слушать интересные байки». Меня заперли в тесном отсеке багажного вагона, и там я ждал, когда банда фельдмаршала дограбит наш поезд и добьет последних пассажиров. Меня обыскали, забрали носовой платок. Через несколько дней я увидел, как в него сморкается фельдмаршал.
Наконец вернулись перепачканные кровью боевики, принесли добытое оружие и ценные вещи. Налетел ветер, принялся гонять пар в долине. Озеро уже почти высохло, но лава все текла. И вот ее поток встретился с глетчером, это вызвало серию ужасающих взрывов, обломки льда и камня взлетели на сотни футов. Наш маленький состав успел улизнуть, лязгая и громыхая, от этого стихийного бедствия. Поезд фельдмаршала был короче, чем попавший к нему в засаду, да и оснащен хуже. Ехали мы ночами, а днем только под прикрытием густого тумана; когда его не было, прятались в туннелях или растягивали камуфляжные сети. Первые несколько дней в вагонах царила напряженная атмосфера, но мало-помалу пестрое воинство расслабилось, и этому не помешал даже налет пикирующего бомбардировщика, от которого мы едва успели сбежать, и страшный проезд через длиннейший извилистый виадук под артиллерийским обстрелом.
Вулканическая активность снизилась, и теперь только фумаролы, гейзеры и озерца кипящей грязи намекали на могучий огонь, что крылся под остывающей коркой земли.
Фельдмаршал вез с собой десяток-другой свиней. Они ехали в красивых купейных вагонах, а пленных людей мы везли в хвосте, в двух полных навоза теплушках для скота. Свиней каждый день мыли в личной ванне-джакузи фельдмаршала, занимавшей большую часть его вагона. За хрюшками постоянно ухаживали два солдата, им вменялось в обязанность содержать в порядке постели, которые животные норовили превратить в хлев, носить им пищу (свиньи ели то же, что и мы) и вообще следить за их благополучием.
Пленных солдат бросали в озера кипящей грязи. Это случалось довольно часто и делалось просто так, развлечения ради. Фельдмаршал заметил, что на меня это действует угнетающе.
— Огр, — так он произносил мое имя, — Огр, тебе что, не по душе наши невинные забавы?
И я притворно улыбался.
Дни удлинялись, на смену дремлющим вулканам пришли низкие холмы и саванны. Фельдмаршал остался без кипящей грязи и придумал новое развлечение — привязывать к шее пленника короткую веревку и гнать его перед поездом. В таких случаях сам фельдмаршал управлял паровозом, хихикал, наращивая скорость и догоняя свою жертву. Обычно сил у несчастного хватало примерно на полмили. Потом его размазывало по шпалам, или он отпрыгивал в сторону, но тогда поезд прибавлял ходу и тащил его вдоль рельсов.
У последнего грязевого озера фельдмаршал приказал обвязать человека веревкой вокруг пояса и столкнуть с берега, а когда бедняга сварился, солдаты вытащили его, покрытого слоем быстро подсыхающей глины. Они взяли лопаты и забросали скорченное тело глиной. Она высохла, и на пепельном берегу соленого зловонного внутреннего моря появилась уродливая статуя.
Мы пересекали высохшее море по дну, приближались к городу, воздвигнутому на громадном круглом утесе, и тут появились бомбардировщики. Поезд разгонялся, рвался к туннелю под разрушенным городом; несколько зенитных пушек — наша противовоздушная оборона — открыли ураганный огонь.
Три средних бомбардировщика шли прямо на нас на бреющем полете — от силы пятьсот футов над рельсами. Первым сбросил бомбы ведущий, еще в четверти мили от поезда. Я за этим наблюдал из плексигласовой башенки на крыше вагона фельдмаршала, куда явился откупорить бутылку айсвайна. Машинист резко дал по тормозам, нас бросило вперед. Фельдмаршал промчался мимо меня, пинком распахнул дверь аварийного выхода и спрыгнул. Я кинулся вслед, ударился о пыльную насыпь, а состав погиб под бомбами, как гибнет игрушечный поезд под солдатскими подметками. Насыпь подбрасывала меня, точно батут, с неба сыпались камни и обломки вагонов. Я свернулся в клубок и заткнул пальцами уши.