Мотив омелы
Шрифт:
Я чувствую себя ходячим мертвецом. Эту неделю я почти не спала. Потому что каждый вечер я боюсь взять в руки любовный роман — аудио или печатный — почитать себе перед сном и рискнуть увидеть ещё один аристократический эротический сон с Джонатаном Фростом в главной роли. А потом я часами лежу в постели, уставившись в потолок, потому что когда я отклоняюсь от своего распорядка, мой сон становится дерьмовым.
Печально. Я не могу поддаться. Никаких любовных романов на ночь, никаких непристойных фантазий о герцоге и синем чулке с Джонатаном Фростом и вашей покорной слугой в
«Прекрати, мозг! Прекрати!»
Я схожу с ума. Я не высыпаюсь и страдаю, скучаю по Мистеру Реддиту и злюсь на мистера Фроста. Я потратила первую неделю нашей сделки на то, чтобы надрывать задницу на работе, работая на износ, и у меня даже нет максимальных продаж, которые отразили бы результат.
Джонатан был прав, этот триллер разлетелся с полок магазина. И не только этот триллер — он продавал всевозможные слэшеры как горячие пирожки. Вот вам и праздничное настроение. Кто покупает жестокие романы с худшими человеческими порывами в это время года, посвящённое миру на земле и доброй воле ко всем и вся?
Я не могу зацикливаться на этом, иначе начну по-настоящему злиться.
Я должна сосредоточиться на позитиве. Да, я не высыпаюсь и продаю слишком мало, и нет, я не ожидала такого краха на прошлой неделе, но эти страдания не будут длиться вечно. Одна изнурительная неделя позади, осталось всего две. И сегодня у меня есть Элай, который вернёт меня в нужное русло с моими продажами.
— Я говорила тебе, что ты спаситель, Элайджа?
— Всего разок. Или двадцать, — говорит он, плечом открывая дверь кофейни и придерживая её для меня. Мы дрожим, когда выходим на улицу, прижимая к себе горячие стаканы, чтобы защититься от холодного воздуха. — И я склонен согласиться с тобой, учитывая, что я уже заходил и читал книги о Хануке всего несколько недель назад. Кстати, ты сегодня не вдавалась в подробности о сегодняшнем мероприятии. Каков план?
Я потягиваю своё горячее какао и избегаю его взгляда.
— О, ну того немножко. Этого немножко…
Элай замедляет шаги и останавливается на тротуаре.
— Габриэлла София Ди Натале, что ты наделала?
— Возможно, я дала объявление о том, что наш приглашённый чтец — всеми любимый местный детский психотерапевт, и что его книга «Раскрась свои чувства» сегодня представлена в книжном магазине, и что, возможно, вероятно, он подпишет купленные экземпляры, и сахарное печенье тоже имеется — не волнуйся, у меня есть влажные салфетки, но именно поэтому я заставила тебя взять сменную одежду, просто на всякий случай… прости, я знаю, что я худший друг на свете, — я хватаю ртом воздух после того, как выпаливаю это на одном долгом, пропитанном чувством вины выдохе.
Элай пристально смотрит на меня.
— Ты навязываешь мне в мой выходной не только наевшихся сахара детей, но и родителей, которые думают, что я ходячая бесплатная консультация.
— Я обещаю,
Элай сердито смотрит на меня.
Я выпячиваю нижнюю губу и смотрю на него большими грустными щенячьими глазами.
— Прости, ладно? Я уже отчаялась.
Вздохнув, он берёт меня за руку и возобновляет нашу прогулку по тротуару.
— Я прощаю тебя, но только если ты окажешь мне ответную услугу.
— Всё, что угодно, — опрометчиво отвечаю я ему.
Он улыбается мне, хлопая длинными каштановыми ресницами:
— Пойдём со мной на хоккейный матч Люка сегодня вечером.
— Сегодня вечером? — ною я. — Будет так поздно. И так холодно.
— Ты любишь холод.
— Я люблю снег, — поправляю я его.
Элай приподнимает бровь.
— Ты забыла ту часть, где ты продала меня, чтобы увеличить свои продажи, а потом пообещала загладить свою вину?
— Эм. Возможно?
— Габби. Мне нужна моральная поддержка. Люк был так расстроен, что я никогда не прихожу ни на одну из его игр, но втайне я испытывал облегчение от того, что работа мешает, потому что я ничего не смыслю в хоккее. Мне нужно, чтобы ты научила меня основам, чтобы я не выставил себя идиотом.
— Эл, он не ожидает, что ты сделаешь разбор после игры.
— Я знаю, но я хочу, чтобы он чувствовал, что может поговорить со мной, и я пойму, почему это была хорошая игра или нет, почему он играл хорошо или почему ему пришлось непросто. Я хочу понимать.
Я играю бровями, когда мы останавливаемся возле книжного магазина.
— Вау. Всё серьёзно. Элайджа Голдберг хочет освоить какой-нибудь вид спорта для своего парня.
— Вот именно, — говорит он, открывая дверь, а затем мягко толкает меня через порог. — Так что пойдём со мной сегодня вечером, и ты прощена за всё, что мне предстоит вынести. Я поведу. Ты будешь диджеем крутого праздничного плейлиста в дороге. Я угощу тебя горячим какао с маршмеллоу. Ты объяснишь мне правила игры. Таков план.
— Если я смогу не заснуть во время игры, — ворчу я.
— Как будто это имеет значение, — говорит он. — Ты могла бы объяснить всё даже во сне.
— Попробуй иметь отца, который увековечен в Зале хоккейной славы, и посмотри, выйдешь ли ты невредимым. Я машинально бормочу себе под нос статистику Кубка Стэнли. Ты понимаешь, насколько это тревожно?
— Ого… — Элай хватает меня за руку, заставляя нас остановиться. — Это он?
Я бросаю взгляд в дальний конец магазина, где Джонатан стоит спиной к нам и пополняет запасы свежей партии детективов, которые он продал вчера. Только на этот раз он расставляет их на полках прямо на уровне глаз.
— Вот ведь ублюдок, — шиплю я, бросаясь к нему и таща Элая за собой. — Он переставил мой любовный роман про маленький городок на Аляске!
— Так это он, — шепчет Элай. — Срань господня, Габби.
— Заткнись. Даже не говори этого.
— Он такой сексуальный.
Я бросаю на Элая убийственный взгляд.
— Что бы сказал Люк?
— Люк сказал бы, что у меня есть глаза. Я сказал, что он горячий, а не то, что я хочу с ним трахнуться.
— Вот и хорошо. Потому что я сейчас сама его трахну башкой об стену, — бормочу я.