Мой адрес — Советский Союз! Дилогия
Шрифт:
– О как ты заговорил, – прищурился собеседник, и его прищур не сулил мне ничего хорошего. – Ну хорошо, дело твоё… Посидишь тут и, уверен, спустя совсем непродолжительное время примешь правильное решение.
Майор нажал кнопку на столе. Открылась дверь и вошёл вертухай, который сопровождал меня в кабинет.
– В «пятёрку» его, – приказал майор.
Судя по слегка округлившимся глазам сотрудника, «пятёрка» эта ничего хорошего мне не предвещала. По пути к нам присоединился ещё один надзиратель. Пока шли по закоулкам СИЗО, то спускаясь, то поднимаясь по металлическим
Дошли до двери с цифрой «5», второй надзиратель, погремев ключами и посмотрев в глазок камеры, открыл дверь и сделал приглашающий жест головой. Мол, милости просим!
Вошёл… М-да, думал, вонять будет так, что глаза заслезятся, а на самом деле терпимо. Шесть двухъярусных нар в два ряда, справа от двери параша, на дальней стене – зарешечённое окно, сквозь грязное, мутное стекло едва пробивается дневной свет. Забранная в решетчатый намордник и утопленная в потолке лампочка не горит, видно, по случаю дневного времени суток.
Под окном стол, за которым сидят двое, ещё двое лежат на койках. Не успел сделать и шага, только услышал стук закрываемой двери и скрежет замка, как с койки в мою сторону метнулся какой-то мужик и кинул мне под ноги полотенце. Женя Покровский образца 1971 года, возможно, и нагнулся бы, поднял полотенце и повесил его на спинку шконки, но в камеру вошел Евгений Платонович, прочитавший в 90-е годы тучу книг криминального жанра и насмотревший не меньшее количество соответствующих фильмов. Поэтому я, ничуть не смутившись, вытер ноги о полотенце и продолжил свое движение в камере направляясь к столу.
– Доброго здравия людям! – поприветствовал я всех.
С койки встал ещё один «сиделец», протянул руку.
– Ну, здорова!
Руку я проигнорировал и спросил:
– Кто старший?
– Ну я, – ответил мужик неопределенного возраста в тренировочных штанах и голый по пояс.
Его плечи украшали синие «звезды», на груди красовался большой крест. На безымянном пальце левой руки перстень с тремя лучами, на среднем пальце правой – тоже перстень, только с кретком и трефовой мастью по углам, разделённые косой линией.
– Ну, а ты кем будешь?
– Первоход, – ответил я. – Студент местного политеха.
– О как! – чему-то обрадовался сиделец, кинувший мне под ноги полотенце. – Чё, за двойки загремел?
– Никшни, Вьюн! – одёрнул его старший. – Человек правильно в хату вошел, слова правильные сказал, повёл себя тоже правильно… И не сказать, что первоход, всё по понятиям.
Он задумчиво хмыкнул.
– Ну, тебе видней, Крёстный, – ответил Вьюн, скрутившись худым телом и яростно расчёсывая лопатку.
– Я смотрю за этой «богадельней», – ответил мне тот, кого Вьюн назвал Крёстным. – Зовут Крестом. Это все мои близкие. Садись за стол, поговорим.
Да уж, недаром на его груди крест красуется, всё в масть. Я аккуратно повесил на спинку стула
– Колись давай, студент, за какие грехи к нам определили? – не унимался Вьюн.
Я всё время помнил, что надо тянуть время. Ну что ж, устроим пока небольшой спектакль.
– А ни за что!
– Да ладно! – усмехнулся парень с тигром. – Мы тут все «не за что».
– За доброту, – ухмыльнулся я, вспомнив отличную репризу Райкина.
– Это как?
– Ну как… Иду я, значит, утром перед институтом возле вокзала…
– Ты чего гонишь! Где политех, а где вокзал!
– И ничего я не гоню! Моцион у меня с утра такой. Двигаться надо больше. А то лекции четыре часа и два семинара тоже по два. Жопа отрастёт от такого сиденья! Так вот иду возле вокзала и гляжу – старушка чемодан огромный волочёт.
– «Угол», что ли? – решил уточнить Вьюн
– Да нет, обычный чемодан, – сделав вид, что не понял уточнения, ответил я ухмыльнувшемуся Вьюну. – В общем, надрывается бабушка. Я к ней подхожу и говорю, мол, давай чемодан понесу. Взял у неё чемодан и понёс. Тяжёлый, зараза… Дошёл, значит, до перекрёстка и не знаю, куда дальше. Обернулся спросить у старушки, куда там мне дальше, а её и нет. Нормально, думаю, и куда мне дальше с этой хренью переть? Только подумал, как слышу свисток и ко мне милиционер подбегает, а сзади старушка семенит и орёт, мол, держите его, это он мой «угол»… тьфу, блин, чемодан спёр. Короче, чемодан, меня и бабушку в ментовку. Бабушку с чемоданом выпустили, а меня сюда…
Сидельцы грохнули. История пришлась им по вкусу, хоть и понимали, что я её сочинил.
– Ну ты красавец, тебе на эстраде выступать, прям артист, – отсмеялся Крест и тут же посерьезнел. – Кого из известных людей за стенкой знаешь?
– Знаю, и не одного. Вот Фёдора Петровича знаю. Это ректор наш. Юрия Васильевича – этого даже по телевизору показывают. Сан Саныча – это местный краевед, область знает, как свои пять пальцев.
Сказав Сан Саныч, я внимательно посмотрел в глаза Кресту. Тот на долю секунды медленно прикрыл веки и снова открыл глаза. Значит, понял. Ну и отлично! Мне лишняя реклама на фиг не нужна.
– Постой, – встрепенулся Вьюн. – Сан Саныч… Где-то я слышал про Сан Саныча…
– Вьюн, – перебил я его, – хочешь, анекдот расскажу?
– А давай!
– В общем, стоит мужик в порту и смотрит, как на теплоход евреи загружаются, которые в Израиль бегут из СССР. Дай, думаю, посчитаю, сколько их сваливает. Стоит, считает… Сто загрузились, двести, триста, к пяти сотням счёт приближается. Фигня какая-то, думает мужик. Теплоход вроде бы и не такой большой, куда они все поместились? Пойду спрошу, как так получается. Подходит к капитану и говорит: «Я вот стою, считаю пассажиров, и у меня что-то больше пяти сотен выходит. У вас что, корабль без дна, что ли?» Капитан на мужика посмотрел внимательно и отвечает: «Догадался – и молчи!»