Мой адрес — Советский Союз! Дилогия
Шрифт:
Вадим, несмотря на должность комсорга, был парнем компанейским. Через полчаса все студенты нашей группы, обитавшие в общежитии, включая Ингу со Светкой, собрались в нашей комнате. Костя Парамонов прихватил свою порядком раздолбанную гитару от неизвестного производителя, так как на ней отсутствовали какие-либо опознавательные знаки, включая наклейку внутри деки. Я помнил, что через пару лет дека этой гитары снаружи украсится наклейками из ГДР с изображениями красивых женщин. В СССР их стали завозить, кажется, в 1971-м, в основном демобилизованные из ГСВГ, возвращавшиеся как с обклеенными красотками чемоданчиками, так и с пачками наклеек внутри. Что уж греха таить, вот на этом шкафу на последнем курсе института я лично
— А кто за пивом побежит? — спросила Света.
Я скромно умолчал о бутылке самогона от бати. Пусть лучше полежит до лучших времён.
Согласился сбегать Витя Садовый, поинтересовавшись, сколько нужно взять.
— По бутылке на каждого хватит? — спросил Вадик, снова оглядывая собравшихся, и вновь не последовало возражений.
— Тогда с каждого по 35 копеек, — заявил Витя.
— За девчонок я заплачу, — сказал я, роясь в кошельке.
Витька вернулся через двадцать минут, притащив целую авоську «Жигулёвского». В 10 вечера, когда практически всё, выставленное на стол, было съедено, а пиво выпито, Вадим решительно отправил всех по комнатам. Завтра снова учиться, а значит, нужно как следует выспаться.
А ведь это первый учебный день для меня за полвека с лишним, думал я, подходя утром вместе с Вадимом к величественному фасаду УПИ. По пути закинул в почтовый ящик два письма с текстом и нотами «Ах, какая женщина!». Одно письмо я отправил в «Уральский рабочий», а второе — в редакцию молодёжной газеты «На смену!». На положительный результат я особо не наделся, хорошо если вообще пришлют ответное письмо с извинениями, в советские годы редакции ещё практиковали такую обратную связь.
Третье письмо я решил лично занести в редакцию литературно-художественного журнала «Урал», но не сегодня. Там кое-над чем нужно было поработать. К стихотворению «Ах, какая женщина!» в я собирался добавить произведение Виктора Бокова «Не руби берёзы!» и текст Николая Добронравова к песне «И вновь продолжается бой!». Бокова я мало читал, но строки «Не руби берёзы белой, не губи души лесной…» почему-то врезались в память на всю жизнь. Стихотворение было из сборника начала 80-х, а вот дату под ним я тоже запомнил — 1977-й. Так что в плагиате меня вряд ли обвинят. Что касается текста будущей песни Пахмутовой на стихи её супруга, то ни он, ни музыка ещё тоже не написаны. Я ради интереса с утра напел её как бы под нос себе при Вадике, так тот тут же навострил уши. Мол, что за песня? Мотив какой-то незнакомый. Ну я и сказал, что балуюсь на досуге стихосложением, а заодно иногда и мелодия получается. Так он возьми и предложи отнести стихотворение в «Урал». Ну или по почте отправить. Я же подумал, что и впрямь текст могут опубликовать на страницах журнала, тем более в этом году отмечается 100-летний юбилей Ленина. Естественно, тогда уж с нотами, в тексте как-никак имеется припев. А прицепом можно попробовать сунуть «Женщину». А поскольку Бог, как известно, любит троицу, то можно ещё что-нибудь лирическое подкинуть. Так и родился вариант с «Берёзами».
Правда, скорее всего, из этих трёх произведений захотят выбрать одно, и понятно какое. Но тут я пойду на принцип: либо всё — либо ничего! Согласен, по стилистике совершенно разные произведения, Добронравов стоял явно особняком. Как сочетать несочетаемое? Хрен его знает, отправлю письмо, а там будет видно. Где бы ещё второго Серёгу Зинченко найти, чтобы ноты написал… Знакомых музыкантов в Ебурге… то есть в Свердловске у меня на данный момент не имелось. Значит, надо поискать. Например, в какой-нибудь музыкальной школе. А лучше в музучилище, оно вроде на Первомайской находится. Наверняка там занятия допоздна идут, это ж не обычное ПТУ. Уральскую консерваторию я отмёл сразу, там такие деятели, что к ним на хромой кобыле небось не подкатишь, а в музучилище народ должен быть попроще.
В общем, решил вечером зайти. А пока на первом месте учёба!
Здание сталинской монументальности напоминало какой-нибудь греческий храм, чему способствовали колонны ионического типа, венчавшиеся двумя завитками. Перед фасадом располагался скверик с клумбами и фонтанами, а также гипсовый памятник Кирову, имя которого и носил институт. В 1982-м его памятник по причине плохого состояния заменят на бронзовый.
К главному входу стекаются ручейки студентов, что самое интересное, некоторые лица кажутся знакомыми. А некоторых даже вспоминаю по именам. Вон, к примеру, Антон. Этот со второго курса, он будет солистом в ансамбле, для которого Вадим выбьет аппаратуру. Идёт, обсуждая что-то с парнем, который в том же ансамбле будет играть на барабанах.
— Привет! — слышу сзади.
Оборачиваюсь, вижу невысокого и улыбчивого Лёшку Мордасова. Жмёт нам с Вадимом руки. Из моей группы парнишка, сам свердловский, поэтому живёт, естественно, с родителями. На позавчерашней демонстрации нёс портрет Косыгина.
— Гляди-ка, к первой паре пришёл, — весело удивляется Вадим. — Ты ж вроде любитель поспать.
— Ага, поспишь тут… Первая пара — полупроводники, — тяжко вздыхает одногруппник.
— Точно, с Ляхом лучше не шутить, — вспоминаю я прозвище препода завкафедрой Оптики полупроводников и радиоспектроскопии Бронислава Брониславовича Вишневского.
Он перед войной закончил Варшавский университет, дипломированный физик, был интернирован в СССР, сидел в лагере, но вскоре был освобождён, когда дал согласие воевать в составе Армии Андерса[2]. Прошёл всю войну, был награждён каким-то польским крестом и советскими медалями. Это я уже позже узнал, на последнем курсе, когда Вишневский умер от последствий полученного на фронте тяжёлого ранения, и мы, пятикурсники, провожали его в последний путь. Там-то, на Восточном кладбище, во время прощания и были озвучены биографические данные.
Так-то мы уже на первом курсе знали, что Вишневский вроде как воевал, но без подробностей. Зато Бронислав Брониславович славился своим вредным характером. Получить у него зачёт стоило немалых трудов, студенты толпами ходили к нему пересдавать экзамены, и костерили преподавателя на чём свет стоит. Мне тоже на первом и втором курсах довелось походить на пересдачу, на третьем и четвёртом я умудрился сдать с первого раза.
Мы не доходим до главного входа, сворачиваем налево — в прошлом году РТФ переехал в новый учебный корпус № 6 на углу улиц Малышева и Мира. Этакая кирпичная «хрущёвка» в пять этажей, только с большими окнами. Как же давно я тут не был…
Всё-таки рано я пел самому себе дифирамбы. Мол, хоть сейчас готов сдать зачёты не то что за первый, а и за пятый курс. Ко второй половине дня, покидая аудиторию, я чувствовал, как гудит голова, и мне больше всего хотелось прогуляться по свежему воздуху, сходить в кино или театр, в общем, полностью очистить мозг от всех этих закладываемых в него знаний.
Но на вторую половину дня было запланировано сразу несколько дел. И первоочередное — зайти к Казакову, уточнить график тренировок. Так-то я помнил, что вроде как занимались по вторникам, четвергам и субботам, но кто его знает, может, в этой реальности что-то поменялось на уровне тех же тренировок.
Кафедра физического воспитания УПИ располагалась в отдельном здании, при ней действовало несколько отделений, в том числе отделение спортивных видов единоборств. Семён Лукич помимо бокса ещё и самбо преподавал, в прошлом он занимался и тем, и другим, а потом умудрился стать дипломированным тренером по этим видам единоборств. То есть в УПИ на соответствующей кафедре имелись и свои боксёры, Лукич и меня переманивал, но я для себя решил, что уж лучше выбрать нормальную, как говорили родители, профессию, а бокс они считали баловством, которое с годами сойдёт на нет.