Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия

Марченко Геннадий Борисович

– Станешь тренером потом, – говорил мне Лукич, когда я предъявлял ему эти аргументы.

– А если у меня нет способности других тренировать? – возражал я. – Это ж нужны педагогические наклонности. А я в себе их не чувствую.

Вот, кстати, сейчас-то я мог бы сказать, что во мне эти самые наклонности, пожалуй, что и имеются, так как за свою долгую жизнь, в которой пришлось также не один год руководить персоналом компьютерной фирмы, волей-неволей приходилось включать педагога. Но всё равно диплом выпускника факультета радиотехнического факультета УПИ мне был дороже диплома физвоса. Если с благоволения высших сил задержусь в этой жизни подольше, то, конечно же, свяжу её с радиоэлектроникой

и компьютерами. Зная многое наперёд, можно избежать целого вороха ошибок, совершённых в прошлой жизни. Только вот почему-то сразу вспоминается пресловутый «эффект бабочки». А вдруг получится ещё хуже?

Ну, если такими мыслями забивать себе голову, то лучше вообще спрятать её в песок и не дёргаться. В конце концов, я же не собираюсь изобретать оружие массового поражения такой мощности, что оно за несколько минут уничтожит Землю. Его и так изобрели до меня всякие оппенгеймеры и курчатовы. Может, я просто пешка в игре каких-нибудь вселенских гроссмейстеров? Может, они экспериментируют с вариантами развития горизонта событий или как это правильно называется? А то вспомнилось почему-то выражение из «Интерстеллара»…

В общем, как говорили римляне, «Audaces fortuna juvat», то бишь «Счастье сопутствует смелым». Без оглядки на прошлое и с верой в светлое будущее. Одну жизнь я уже прожил, и если мне будет в этой отпущено достаточно времени, то я постараюсь использовать его с максимальной эффективностью. Вопрос в том, для себя или для кого-то ещё? Или вообще для целого государства под названием СССР?

Что ни говори, а мне при всех недостатках советского строя нравилась эта страна. Понятно, что время, в котором прошли наше детство и юность, в общем, лучшие годы жизни, мы всегда считаем самым прекрасным. Но, объективно глядя на то, что происходило после развала Советского Союза, начиная, как говаривала Наина Ельцина, со «святых 90-х», и заканчивая открытым боестолкновением с Украиной и валом западных санкций, я могу сам себе признаться, что жалею о развале такой могучей страны, которая могла на равных разговаривать с теми же Соединёнными Штатами. Но которые нашу политическую верхушку вчистую переиграли. Устроили нам такую гонку вооружений, что наша экономика этого просто не выдержала. Лично моё мнение – надо было дать ход косыгинским реформам, и тогда можно было бы на что-то надеяться. Я, конечно, не экономист, но, начитавшись в своём будущем умных статей от умных людей, пришёл в кое-каким выводам. Есть немало причин, приведших к развалу СССР, но хаотичные перестроченные реформы только ускорили процесс распада. Реформаторы знали, что нужно что-то делать, но как именно – не до конца понимали. Примером метаний из стороны в сторону стала объявленная в мае 1986 года масштабная кампания по борьбе с «нетрудовыми доходами». По всей стране кинулись отлавливать «бомбил», в свободное время за плату подвозивших людей на личных авто. За это полагалось пять лет лишения свободы с конфискацией имущества. А ровно через полгода, в ноябре 1986 года, репрессии обернулись полной легализацией. В соответствии с законом «Об индивидуальной трудовой деятельности» многие виды бытовых услуг, ранее считавшиеся нелегальными, стали не только законными, но и поощрялись. Я уж молчу про антиалкогольную кампанию. А самое, может быть, главное – СССР де-факто проспал состоявшуюся в западных странах научно-техническую революцию, обеспечившую мощный рост производительности труда.

– Здорово, Женька! – встретил меня своей широкой улыбкой Казаков, став тут же чем-то похожим на актёра Евгения Леонова. – Ты чего это заявился? У тебя по расписанию тренировка завтра.

– Да я уточнить расписание…

– Чего его уточнять? У нас как были занятия по вторникам, четвергам и субботам, так и остались.

Так что завтра к 7 вечера я тебя жду. Кстати, мне тут дали на время почитать один журнальчик, американский, «Ринг» называется. Но там всё не по-русски. Ты случайно не шаришь в английском?

21-летний Евгений Покровский если и шарил, то самую малость, а вот пенсионер Евгений Платонович Покровский английским владел вполне сносно. В том числе и техническим, так как приходилось иметь дело с документацией на поставляемые из-за рубежа компьютеры. Изучать помогала и языковая практика, в тех же Штатах я как-то жил почти месяц, приезжал по делам фирмы, да и по миру поколесил, а везде же английский – язык международного общения.

– Ну так, более-менее. – уклончиво сказал я.

– Это… Может, переведёшь хотя бы статью про бой Фрезера и Эллиса? – немного заискивающе попросил он.

– Можно.

– Вот выручил! А за сколько управишься?

– Ну, одну статью к завтрашней тренировке могу перевести, – пообещал я, хотя мог бы перевести её в пределах часа. – Кстати, вам привет от Бориса Яновича Лихтера. Вчера вернулся из Асбеста, по старой памяти заходил к своему первому тренеру.

– Знаю его, неплохой специалист. Ну и от меня ему при случае привет передавай.

Минуту спустя я держал в руках мартовский «The Ring». Сунув его в портфель, рванул на Первомайскую. От УПИ до музучилища идти пешком три с половиной квартала, так что на дорогу ушло меньше пятнадцати минут.

– Вы к кому, молодой человек? – увидев, как я застыл, озираясь, поинтересовалась сидевшая сбоку от входа за обшарпанным столом немолодая женщина, строго сдвинув брови.

– Добрый вечер! А кто у вас из преподавателей сейчас более-менее свободен?

– В смысле более-менее? Они у нас все заняты, у всех уроки. Вот перемена будет – тогда и подойдёте, к ому нужно. А к кому вам нужно?

– Тут такое дело, – вполне натурально засмущался я. – Я текст сочинил и мелодию, а вот нот не знаю, чтобы её записать. Мне посоветовали зайти в музыкальное училище и попросить какого-нибудь педагога набросать ноты.

Вообще-то никто меня не просил, но вахтёрше об этом знать необязательно.

– Ох ты, композитор, что ли? – с плохо скрываемой насмешкой спросила она. – Ладно, так уж и быть, подскажу… Ступайте в 115-ю аудиторию, это на третьем этаже, там преподаёт Натан Ефремович Козырев. Натан Ефремович мужчина хороший, обходительный, безотказный… В общем, попробуйте с ним договориться.

– Спасибо большое!

– Сразу-то не ломитесь, постойте у двери, у него последнее занятие не закончилось, – добавила она, бросив взгляд на циферблат висевших напротив входа часов.

Натан Ефремович Козырев оказался мужчиной лет сорока, невысоким, узкоплечим и с блестящей залысиной и венчиком тёмных волос. На увесистом таком носу сидели очки в круглой оправе. Выслушав меня внимательно, особого удивления не выказал, лишь чуть заметно приподняв густые брови.

– Так вот прямо и сочинили? – спросил он без всякого намёка на какую-то язвительность.

– Так вот взял и сочинил, – подтвердил я.

В этот раз на щеках снова появился румянец, но зато уши уже не полыхали багрянцем. Наверное, привыкаю понемногу врать.

– Натан Ефремович, я готов возместить вам потраченное время.

– Молодой человек! – он аж засопел от возмущения. – Вы что, предлагаете мне деньги?!

– Да я не то что…

– Чтобы я подобного больше не слышал!

Надо же, обычно люди этой национальности куда сговорчивее в таких вопросах, и своего никогда не упустят. Хотя, конечно, встречались в моей жизни исключения, и вот, кажется, передо мной сейчас одно из них.

– Вы меня не так поняли, – пробормотал я, не зная, что ещё сказать в своё оправдание.