Мой ангел
Шрифт:
— 16-
Спустя много лет, Дима вновь очутился в доме Оленьки и не узнал его. Он стоял в прихожей и, вертя головой в разные стороны, с любопытством осматривался.
— Здесь все изменилось, — произнес он, — я запомнил эту квартиру совсем другой.
— Да, Оля с Женей сделали ремонт и перепланировку. Теперь здесь все по-иному, — увидев его замешательство, сообщила Геля и предложила Дмитрию с Митей, — Пройдемте в гостиную.
Зайдя в гостиную и включив люстру под потолком, Ангелина охнула:
— Какой
— Митя, — распорядилась она, — начни с кабинета папы, посмотри, что еще могло пропасть?
Митя неподвижно стоял и, не отрывая расширенных от ужаса глаз, смотрел на большое бурое пятно на диване. Геля, перехватив его взгляд, взяла лежащий на кресле плед и накинула его на диван, скрыв следы недавней трагедии, затем развернула Митю и со словами "иди" легонько подтолкнула в сторону кабинета.
— Дим, — спросила она Павлова, оставшись с ним в гостиной вдвоем, — я все думаю, за что их могли убить? Неужели из-за этих двух картин? Они же не представляют никакой ценности.
Дмитрий прислонился к черному фортепиано на гнутых ножках, скрестил на груди руки, посмотрел на противоположную стену и спросил:
— А что это были за картины? Я не помню.
Геля перевела взгляд на зияющие пустотой тяжелые резные рамы и пояснила:
— Та, что больше, условно называлась "девушка в вечернем наряде". Условно, потому, что это все мы ее так называли. На ней была изображена некая молодая женщина, сидевшая в кресле в длинном черном атласном платье, украшенном белым кружевом и нитками жемчуга, а на голове у нее была маленькая шляпка с крупными перьями. Датирована картина была или 1916, или 1918 годом, точно уже не скажу. А вторая, поменьше, изображала пухлого малыша в длинной зеленоватой воздушной рубашке, сидящего на сером коврике с розами и играющего с белым лохматым щенком, на ней было написано "Ирма, 1931". Подпись на пропавших картинах, как и на остальных трех испорченных, стояла что-то вроде "Кош", написанное латиницей.
— А почему ты решила, что они не представляют ценности? — решил уточнить Дмитрий.
— В конце девяностых годов, во время очередного экономического кризиса, дядя Юра, Олин папа, решил сдать эту пару картин в антикварный салон, в надежде получить за них приличную сумму, но там сказали, что картины рисовал неизвестный художник, да еще в двадцатом веке и предложили такие смешные деньги, что их решили не продавать. К ним привыкли, они всегда здесь висели. Жаль, что остальные испортили, мне они нравились, очень милые пейзажи.
Геля вздохнула и продолжила:
— Не смотря на то, что дедушка был известный хирург, они с бабушкой жили скромно. Все, что есть в доме, представляет скорее семейную ценность, чем реальную. Дедушка не любил роскошь, единственной его страстью были книги. Как ты знаешь, здесь внушительная библиотека.
— Эти картины, — обвела она рукой стены гостиной, — уже были тут, когда дедушка с бабушкой вселились в квартиру. Те, что в других комнатах, подарены ему благодарными пациентами.
— А
Геля усмехнулась:
— Ты подозреваешь в убийстве кого-то из нас? Выбор у тебя небольшой. Из нас, тут только я и Митя.
— Геля, не ерничай, — оборвал ее Дима, — я должен это знать.
— Ну, хорошо, — согласилась она, — по бабушкиному завещанию, квартира доставалась ее дочерям: моей маме и тете Вере. Так как тетя Вера погибла вместе с бабушкой, то ее доля разделилась между Олей и Таней. То есть получается, что половина квартиры принадлежит моей маме, четверть Тане, а Олина доля, в том же размере должна перейти Мите. Я не знаю, что будет с квартирой дальше, не уверена, что кто-то захочет здесь жить после того, что случилось.
— Я все посмотрел, — прервал их разговор, вернувшийся в гостиную Митя, — все ценности вроде на месте, ну кроме картин, а еще я не могу найти мамин телефон. Пробовал позвонить, он отключен.
— Бред какой-то, — думал Дима, потирая пальцами лоб, — убиты два человека… Ради чего? Ради пары картин неизвестного художника и сотового телефона? Убиты оружием военного времени. И зацепиться не за что.
Из раздумий его вывел звонок в дверь. Митя пошел открывать.
— Ой, а я иду из булочной, смотрю, у вас свет горит. Решила, дай зайду, проверю, все ли в порядке, — донесся из коридора чуть дребезжащий старческий голос.
— Спасибо за беспокойство, Ираида Максимовна, мы проверяем, что у нас украли, — ответил ей Митя.
В гостиной появилась благообразная пожилая дама с седыми кудряшками и в шерстяном бордовом платье, с заколотой под воротником камеей.
— Вас еще и обокрали? — ужаснулась она. Увидев Гелю, запричитала, по щекам у нее поползли слезы:
— Ой, Гелюшка, горе какое. Олюшка, Женечка, такие хорошие, такие добрые. За что же их… Картины попортили. Что ж делается… Страшно же как…
Геля подошла к ней, обняла и сказала:
— Ираида Максимовна, не волнуйтесь. Лучше познакомьтесь, это следователь Дмитрий Павлов, — представила она Диму и показала на того рукой. — Он расследует это дело.
Ираида Максимовна достала из кармашка белый кружевной платочек, промокнула слезы со сморщенного личика и смущенно проговорила: "Ну ладно, я пойду, не буду вам мешать", — и, чуть шаркая ногами, покинула квартиру.
Дмитрий выглянул в коридор и, убедившись, что она ушла, спросил у Гели с Митей:
— Это ваша соседка, которая подняла тревогу?
Геля подтвердила:
— Да, это Ираида Максимовна Красикова, очень приятная бабушка. Живет здесь практически всю жизнь. По крайнее мере, сколько я себя помню, она всегда здесь была. В этом доме из "старых" жильцов уже никого не осталось: наши, Красикова и еще две семьи из соседнего подъезда. Дом старый, первый этаж заняли под офисы, остальные целыми этажами выкупили люди с большими деньгами, я уже практически никого здесь не знаю.
— Она одинокая, эта Красикова? — поинтересовался Дима.