Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
Это навело ее на мысль, что нужно исполнить только один последний долг перед прежней жизнью, и она, как была нагая, из спальни перебежала в кабинет мужа и, осветив его, кинулась к письменному столу.
Оторвав от блокнота листок, она карандашом быстро без помарок написала записку:
«Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Прощай! Мне пора. Маргарита».
Эта записка согнала последнее облачко с ее радости, и, совершенно
— Что, хороша? — громко крикнула ей Маргарита Николаевна.
— Батю…— шептала Наташа, пятясь,— как же это? Как это вы делаете, Маргарита Николаевна?
— Крем! Крем! Крем! — закричала Маргарита Николаевна, указывая на сверкающие золотые коробки и поворачиваясь перед зеркалами.
Наташа, забыв про валяющееся на полу смятое платье, подбежала к трюмо и жадными, загоревшимися глазами уставилась на остатки мази. Губы ее что-то шептали. Она опять повернулась к Маргарите и вскрикнула не то с благоговением, не то с отчаянием:
— Кожа-то, кожа, а? Светится кожа! Маргарита Николаевна! А?
Она опомнилась, подбежала к платью, начала отряхивать и поднимать его.
— Бросьте! Бросьте! — приказала Маргарита.— К черту его! Все бросьте! Или нет! Нет! Берите себе! Да берите! На память!
Наташа, ополоумев, подбежала к рубашкам и чулкам на кровати, сгребла их в узел, прижала к груди.
— Несите к себе и прячьте,— распоряжалась Маргарита Николаевна,— берите и духи в шкафу. А ценного не берите, а то подумают, что вы украли. Ах, Наташа! — И в порыве радости Маргарита обвила руками шею Наташи и стала целовать ее в губы, в щеки и в лоб.
Опять у той все высыпалось из рук. Наташа, у которой прерывался дух от поцелуев, только шептала:
— Спасибо, спасибо! — И, гладя кожу Маргариты, добавляла: — Атласная, светится, а брови, брови…
— Ну, скорей все тряпки в сундук к себе! — приказала Маргарита, указывая на белье.— А мне чашку кофе, умоляю… Я голодна!
Наташа подхватила белье и выбежала, и в это время в открытое окно ворвался откуда-то сверху из соседнего дома громовой виртуозный вальс, и послышалось пыхтение подъехавшей к воротам машины.
«Не успею выпить кофе,— подумала Маргарита, щурясь на треснувшее стекло,— три минуты осталось!»
Теперь она не сомневалась ни в чем из того, что сказал Азазелло. Он непременно позвонит ровно в десять. Иностранец же безопасен! О да, такой иностранец безопасен!
Машина зашумела, удаляясь, стукнула калитка, и на плитках дорожки послышались шаги.
«Это
Маргарита рванула штору в сторону и села на подоконник боком, охватив колено руками. Лунный свет лизнул ее сбоку. Маргарита подняла голову к луне и сделала задумчивое и поэтическое лицо.
Еще раза два стукнули шаги, и вдруг стихло внезапно.
Посмотрев еще на луну, вздохнув для приличия, Маргарита по вернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, обливаемого луной.
Николай Иванович сидел на скамейке, и видно было по всему, что опустился он на нее внезапно.
Пенсне на лице сидело у него как-то косо, портфель он сжимал в руках.
— Здравствуйте, Николай Иванович,— грустным голосом сказала Маргарита,— добрый вечер. Вы из заседания?
Николай Иванович ничего не сказал на это.
— А я,— продолжала Маргарита, перегибаясь с подоконника,— сижу, скучаю, как видите, гляжу на луну, слушаю вальс.
Левою рукою Маргарита провела по виску, как бы поправляя прядь волос. Помолчала, потом сказала сердито:
— Это невежливо, Николай Иванович! Все-таки я дама, в конце концов. И это хамство — не отвечать, когда с вами заговаривают!
Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке, вдруг усмехнулся дикой усмешкой, поднялся со скамейки и, очевидно, не помня себя от смущения, вместо того чтобы снять шляпу, махнул портфелем в сторону и ноги согнул, как будто собирался пуститься вприсядку.
И тут у трюмо грянул телефон.
Маргарита сорвалась с окна, забыв про Николая Ивановича, и крикнула в трубку:
— Да! Да!
— Говорит Азазелло,— сказали в трубке.
— Милый, милый Азазелло! — вскричала Маргарита.
— Пора! Вылетайте! — заговорил Азазелло в трубке, и по голосу его было слышно, что ему приятен искренний порыв Маргариты.— Полетайте над городом, чтобы попривыкнуть, а потом вон из города, на юг, и прямо на реку. Вас ждут!
Маргарита повесила трубку, и тут в соседней комнате что-то заковыляло и грохнуло в дверь.
Маргарита распахнула ее, и половая щетка, щетиной вверх, пританцовывая, вкатила в спальню. Она выбивала дробь концом по полу, лягалась, рвалась в окно.
Задерживаться больше не приходилось, кофе пить было некогда.
Маргарита крикнула: «Гоп!» — и вскочила на щетку верхом. Тут у наездницы мелькнула последняя мысль о том, что она в суматохе забыла одеться. Галопом она подскочила к кровати и схватила первое попавшееся — голубую рубашку и, взмахнув ею, как штандартом, вылетела в окно. Вальс над садом ударил сильнее. Маргарита соскользнула к самой дорожке и увидала Николая Ивановича на скамейке. Очевидно, он так и не ушел и в ошеломлении прислушивался к крикам и грохоту, доносящимся из освещенной спальни.