Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
— Да, да, да,— зашептал, в ужасе озираясь, Варенуха.
…Что был вовлечен под ливнем в квартиру № 50 на Садовой, что там был расцелован голой рыжей Геллой, после чего упал в обморок, а затем в течение суток примерно состоял в должности вампира и был наводчиком. Что хотела Гелла расцеловать и Поплавского, но того спас крик петуха…
Таким образом, и тайна разбитого окна разъяснилась. Поплавского, которого после снятия с ленинградской «Стрелы» уже вводили в кабинет следователя, можно было, собственно, и не спрашивать ни о чем.
Тем не менее, его допросили. Но этот трясущийся от страху седой человек (в
Как ни упрашивали его, как ни старались на него повлиять, он не сознавался в том, что к нему Варенуха явился в полночь, что рыжая Гелла пыталась ворваться в кабинет через окно.
Его оставили в покое, тем более что приходилось допрашивать Аннушку, арестованную в то время, как она пыталась приобрести в универмаге на Арбате пять метров ситцу и десять кило пшеничной муки, предъявив в кассу пятидолларовую бумажку.
Ее рассказ о вылетающих из окна людях и о дальнейшем на лестнице выслушали внимательно.
— Коробка была золотая, действительно? — спросил следователь.
— Мне ли золота не знать,— как-то горделиво ответила Аннушка.
— Но дал-то он тебе червонцы, ты говоришь? — спрашивал следователь, с трудом сдерживая зевоту и морщась от боли в виске (он не спал уже сутки).
— Мне ли червонцев не знать,— ответила Аннушка.
— Но как же они в доллары превратились? — спрашивал следователь, указывая пером на американскую бумажку.
— Ничего не знаю, какие такие доллары, и не видела никаких долларов,— визгливо отвечала Аннушка,— мы в своем праве. Нам дали, мы ситец покупаем…
И тут понесла околесицу о нечистой силе и о том, что вот воровок, которые по целому мешку рафинаду прут у хозяев, тех небось не трогают…
Следователь замахал на нее пером и написал ей пропуск вон на зеленой бумажке, после чего, к общему удовольствию, Аннушка исчезла из здания.
Потом пошел Загривов, бухгалтер; затем Николай Иванович, арестованный утром исключительно по глупости своей ревнивой супруги, давшей в 2 часа ночи знать в милицию о том, что муж ее пропал.
Николай Иванович не очень удивил следствие, выложив на стол дурацкое удостоверение о том, что он провел время на балу у сатаны. Не очень большое внимание привлекли и его рассказы о том, как он возил по воздуху на себе голую горничную на реку купаться, но очень большое — рассказ о самом начале событий, именно о появлении в окне обнаженной Маргариты Николаевны, об ее исчезновении. Надо присовокупить к этому, что в рассказе Николая Ивановича он несколько видоизменил события, ничего не сказав о том, что он вернулся в спальню с сорочкой в руках, о том, что называл Наташу Венерой. По его словам выходило, что Наташа вылетела из окна, оседлала его и что он…
— Повинуясь насилию…— рассказывал Николай Иванович и тут же просил ничего не говорить его супруге.
Что ему и было обещано.
За Николаем Ивановичем пошли шоферы, потом служащие, запевшие «Славное море» (Стравинскому путем применения подкожных вспрыскиваний удалось остановить это пение)…
Так шел день в субботу. В городе в это время возникали и расплывались чудовищные слухи. Говорили о том,
Между тем время приближалось к обеду, и тогда в кабинете следователя раздался звонок. Он очень оживил вконец измученного следователя. Сообщали, что проклятая квартира подала признаки жизни. Именно видели, что в ней открывали окно и что слышались из него звуки патефона.
Около четырех часов дня большая компания мужчин, частью в штатском, частью в гимнастерках, высадилась из трех машин, не доезжая дома № 302-бис по Садовой, подошла к маленькой двери в одном из крыльев дома, двери, обычно закрытой и даже заколоченной, открыла ее и через ту самую каморку, где отсиживался дядя Берлиоза, вышла на переднюю лестницу и стала подниматься по ней. Одновременно с этим по черному ходу стало подниматься еще пять человек.
В это время Коровьев и Азазелло сидели в столовой ювелиршиной квартиры, доканчивая завтрак. Воланд, по своему обыкновению, находился в спальне, а кот и Гелла — неизвестно где. Но судя по грохоту кастрюль, доносившемуся из кухни, можно было допустить, что Бегемот развлекался там, валяя дурака по обыкновению.
— А что это за шаги такие внизу на лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.
— А это нас арестовывать идут,— ответил Азазелло и выпил коньяку. Он не любил кофе.
— А?.. Ну-ну,— отозвался Коровьев.
Идущие тем временем были уже на площадке третьего этажа. Там двое возились с ключами возле парового отопления. Шедшие обменялись с водопроводчиками выразительными взглядами.
— Все, кажется, дома,— шепнул один из водопроводчиков, постукивая молоточком по трубе.
Тогда шедший впереди откровенно вынул маузер из-за пазухи гимнастерки, а шедший рядом с ним — отмычки.
Вообще, шедшие были снаряжены очень хорошо. У двух из них в карманах были тонкие, легко развертывающиеся сети (на предмет кота), у одного аркан, еще у одного под пальто марлевые маски и ампулы с хлороформом. У всех, кроме этого, маузеры.
Вслед за человеком, вынувшим маузер, и другими с отмычками поднимался следователь и другие, а замыкал шествие знаменитый гипнотизер Фаррах-Адэ {278} , человек с золотыми зубами и горящими экстатическими глазами. Он был бледен и, видимо, волновался. Все остальные шли без всякого волнения, стараясь не стучать и молча.
Поднимаясь из третьего в четвертый этаж, Фаррах вынул из кармана зеленую стеклянную палочку, поднял ее вертикально перед собою, возвел взор сквозь пролет лестницы вверх. Цель его заключалась в том, чтобы загипнотизировать жильцов квартиры № 50 и лишить их возможности сопротивляться. Немножко задержались на площадке, чтобы Фаррах успел сосредоточиться. Затем он отступил, а вооруженные устремились к дверям. Двери открыли в две секунды, и все один за другим вбежали в переднюю, а затем рассыпались по всей квартире. Хлопнувшие где-то двери показали, что вошла и группа с черного хода через кухню.