Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
Тут-то в аллею и вошел человек.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, три учреждения представили свои сводки с описанием этого человека.
Сличение этих сводок не может не вызвать удивления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Вторая сообщает, что человек был росту громадного, коронки имел платиновые и хромал на левую ногу. В третьей записано было лаконически, что особых примет у
Поэтому приходится признать, что ни одна из этих сводок не годится.
Во-первых, он ни на одну ногу не хромал. Росту был высокого, а коронки с правой стороны у него были платиновые, с левой золотые. Одет был так: серый дорогой костюм, туфли в цвет костюма заграничные, на голове серый берет, заломленный на правое ухо, серые же перчатки, в руках нес трость с серебряным набалдашником.
Рот кривой начисто. Лицо кирпичное, выбритое гладко. Один глаз черный, другой — зеленый. Брови черные, одна выше другой. Словом — иностранец.
Иностранец прошел мимо скамейки, на которой помещались редактор и поэт, причем бросил на них косой беглый взгляд.
«Немец…» — подумал Берлиоз.
«Англичанин…— подумал Бездомный,— ишь, сволочь, и не жарко ему в перчатках!»
Иностранец, которому точно не было жарко, неожиданно остановился и уселся на соседней скамье.
Тут он окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруды, причем заметно стало, что видит он это место впервые, а кроме того, что оно его заинтересовало. Почему-то снисходительно усмехнувшись, он остановил взор на верхних окнах, ослепительно отражавших вечернее солнце, затем перевел глаза на нижние, в которых уж скоплялась понемногу предвечерняя тихая тьма.
С первой скамейки доносилась речь Берлиоза.
— Совсем не на том ты сделал упор, Иван,— мягко говорил, стараясь не задевать авторского самолюбия, товарищ Берлиоз.
Иностранец прищурился на дальний дом, затем независимо положил ногу на ногу, а подбородок на набалдашник. Опять послышался высокий тенор:
— Нет ни одной восточной религии, в которой непорочная дева не родила бы бога-младенца… Тебе нужен пример? Пожалуйста… Древнеегипетская Изида произвела на свет Горуса, да, наконец, Будда! Ты спросишь про Индию?..
Бездомный не спросил про Индию, а вместо этого сделал попытку прекратить икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче.
— Будь ты проклята, эта абрикосовая! — пробормотал он, но сейчас же опять сосредоточил свое внимание на словах своего редактора.
— В Греции Афина-Паллада и Аполлон… И позволь мне тебе посоветовать…
Но тут товарищ Берлиоз прервал речь. Иностранец вдруг поднялся и направился к собеседникам. Те поглядели на него удивленно.
— Извините меня,
Тут иностранец вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как, приподнявшись, пожать иностранцу руку, с которой тот ловко сдернул перчатку.
«Скорее француз»,— подумал Берлиоз.
«Поляк»,— подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на Бездомного, который вообще почему-то неприязненно относился к иностранцам, подошедший произвел отвратительное впечатление с первых же слов, а Берлиозу, наоборот, очень понравился.
— Разрешите мне присесть? — вежливо попросил неизвестный иностранец.
Пришлось раздвинуться, и иностранец ловко и непринужденно уселся между двумя приятелями и тотчас вступил в разговор.
— Если я не ослышался,— заговорил он, поглядывая то на Берлиоза, то на переставшего икать Бездомного,— вы изволили говорить, что Иисуса Христа не было на свете?
— Вы не ослышались,— вежливо ответил Берлиоз,— именно это я и говорил.
— Это поразительно! — воскликнул иностранец.
«Какого черта ему надо?» — подумал Бездомный.
— А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился иностранец, повернувшись к Бездомному.
— На все сто,— подтвердил Бездомный, любящий выражаться непросто.
— Изумительно! — воскликнул иностранец, возводя глаза к небу. Последовала пауза, после которой непрошеный собеседник воровски оглянулся и сказал, снизив почти до шепота свой бас: — Простите мою навязчивость, и, поверьте, я никому не скажу — вы не верите в Бога? — и при этом он сделал испуганные глаза.
— Мы не верим в Бога,— улыбнувшись испугу иностранца, ответил Берлиоз,— и в этом нет никакого секрета.
Иностранец даже назад откинулся и спросил, но не басом, а высоким голосом:
— Вы — атеисты?
— Да, мы атеисты,— весело ответил Берлиоз, а Бездомный подумал: «Вот болван заграничный прицепился!»
— Ах, ах, ах! — воскликнул иностранец и заерзал на скамье, и так смотрел на обоих друзей, как будто ему впервые довелось увидеть двух атеистов.
— В нашей стране атеизм никого не удивляет,— дипломатически вежливо сказал Берлиоз,— большинство нашего населения сознательно и уже давно перестало верить сказкам о Боге, и у нас имеет место обратное явление: величайшей редкостью является верующий человек.
Здесь иностранец отколол такую штуку: встал и пожал удивленному Берлиозу руку, произнося такие слова:
— Позвольте вас поблагодарить.
— Это за что вы его благодарите? — заморгав глазами, осведомился Бездомный.