Мой бедный Йорик
Шрифт:
– Иероним, где ты? Куда ты пропал?
– Меня ищут? Тебя уже допрашивали?
Так всегда бывает. У людей друг к другу всегда очень много вопросов и очень мало ответов.
– Ты только не отключайся, послушай меня, – взмолилась Аня. – Ростомянц говорит, что у них нет против тебя… этих, как их?… отпечатков пальцев… прямых улик.
– Это понятно, – ответил Иероним.
Вокруг Ани шумели деревья листвой, пели птицы, а в трубке было тихо, никаких признаков окружающей жизни.
– Все равно на мне все сходится. Они все повесят на меня.
– Иероним, где мы можем встретиться? – Аня прижимала маленькую трубочку двумя
– Это было наше первое свидание, – отозвался Иероним.
– Значит, с тех пор мы и молчим. Только не отключайся, умоляю тебя! – Аня кричала, забыв, что у нее в руках современная связь, а вокруг тихое кладбище. – Может, ты решил, что я тебя бросила? Что я отказалась от тебя? Это глупости! Наоборот… Нет, не так я говорю. Ты убил негодяя, подлеца, дрянного человека. Это грех, великий грех и преступление. Но я первая среди всех на земле и на небе прощаю тебя… Опять не то я говорю. Я даже на секунду не обвиняла тебя, ни разу не отвернулась от тебя душой за эти два дня. Ты слышишь меня? У тебя так тихо в трубке…
– Я слышу, Аня. Я все слышу, – голос Иеронима был спокойным и усталым.
– Я тебе скажу страшное, что нельзя говорить никому. Это твой первый настоящий поступок, страшный человеческий поступок. Теперь пусть будет наказание, каторга, но я никогда не оставлю тебя. Ты слышишь? Тогда говори что-нибудь в ответ. У тебя там такая страшная тишина…
– Да, да… Мне надо возвращаться. Они только этого и ждут. Они уже решили, что я убийца.
– Подожди, Иероним. Ты хочешь сказать, что Пафнутьева убил не ты?
В трубке повисла пауза. Вдруг там, в том пространстве, где находился Иероним, завыла автомобильная сигнализация. Все-таки жизнь!
– Пафнутьева убил я. Я – убийца…
Иероним отключился. Ане еще что-то нужно было сказать ему. Она нажимала на кнопку раз за разом, уже забывая, что она хотела сказать мужу, но это было уже все равно. Иероним выключил телефон.
По дороге домой Аня все удивлялась, что для разговора с мужем ей пришлось ехать на кладбище. Если бы за ней кто-нибудь следил, то заподозрил бы ее в тонкой конспиративной работе, в большой игре. Она сказала Иерониму очень важные слова, но чувствовала, что произнесены они были в спешке, необдуманно, спонтанно. Теперь она привыкала к ним, сживалась с мыслью, что не оставит его. Никогда…
Дома она сначала долго ходила по мастерской, иногда поднимаясь по лестнице на антресоли и спускаясь назад. Таким образом она ждала возвращения мужа. Потом она решила, что ждет неправильно, обычно ждут у окна, но сохранять неподвижность, когда мысли и чувства все время срываются с места, было невыносимо. Тогда Аня придумала готовить обед, большой обед на целую семью. Она заставила все конфорки кастрюлями и сковородками, под бульканье и шипенье стала разделывать и шинковать. Кипящие кастрюли весело подкидывали крышки, сковородки разбрызгивали масло и норовили спалить содержимое.
Приходилось бегать, обжигаться и ругаться. Готовить было весело, это походило на ожидание праздника. Но когда Аня разлила все по супницам, разложила по блюдам и салатницам, наступило отрезвление. Она села за накрытый стол, наблюдая за колечками пара от горячих блюд, понимая, что с каждым таким
У Ани в голове даже шевельнулась неожиданная мысль – позвать в гости Тамару Леонидовну. Ей сейчас, наверное, несладко. Даже такой сильной женщине, железной леди, бывает тяжело, в том числе от своего собственного железа. Аня направилась к телефону, но тот ее опередил и зазвонил сам.
– Анечка, хочу сообщить вам последние новости, – звонил адвокат Ростомянц. – Только что узнал, что наш Йорик сам пришел в милицию. Как ни прискорбно вам это говорить, но он признался в совершении убийства Вилена Сергеевича. Если все это так, то он поступил правильно, явившись с повинной. Я думаю, что его защитой надо заниматься мне. Без ложной скромности скажу, что я все же не чета молодым адвокатам. Обычные выскочки без образования, кругозора, опыта. Настоящий адвокат все-таки должен быть не просто узким специалистом, но где-то философом, где-то публицистом, где-то просветителем….
– Павлин Олегович, мне-то что делать? Надо же передачу, теплые вещи…
– Какие теплые вещи, Анечка, такая жара на улице! Я вам все завтра скажу. А сейчас успокойтесь, примите на ночь успокоительное, выпейте немного водки, лучше всего, и ложитесь спать. Тут вы мало чем поможете…
Но на следующий день с утра Аня уже стояла перед старенькой, давно не крашенной дверью, еще из той, дорыночной эпохи. По отделке, замку и пластмассовому номеру кабинета можно было подумать, что это – дверь в советское прошлое. Аня постучалась и вошла. В небольшом кабинете было два стола, два сейфа и один человек. Он стоял у окна, спиной к Ане и поливал из детской леечки высокое растение, судя по листьям, то ли лимон, то ли апельсин. Цитрус рос в жестяной банке из-под импортного повидла и дорос уже до струнного карниза.
Садовник обернулся, и Аня узнала Корнилова… Где-то она читала похожее, будто давно-давно, на заре нового времени одна женщина увидела садовника, не узнав в нем…
– Здравствуйте, Анна Алексеевна, – Корнилов, казалось, не удивился ее приходу. – Присаживайтесь. Я тут по хозяйству. Юный мичуринец. Вот дитя пьяной ночи. – Он показал на высокий цитрус. – Праздновали всем отделом счастливое раскрытие одного «глухаря», закусывали грейпфрутом, апельсином и лимоном. Кто-то посадил косточку, а она, на удивление всем, проросла. Уже которой год ждем плодов, чтобы понять, какое дерево из трех у нас выросло, а никаких фруктов не появляется.
– Надо прививать дерево, – посоветовала Аня.
– А вы разбираетесь! – обрадовался следователь. – Так, может, вы и так определите его, без плодов?
– Я же журналистка… недоучившаяся. Значит, знаю только обрывки сведений, верхушки. Вот я вам верхушку и выдала. Ничего больше про садоводство я не знаю, хоть пытайте.
– Хоть пытайте, хоть пытайте, – пропел за ней Корнилов, усаживаясь за стол напротив.
– У вас, как я вижу, хорошее настроение, – заметила Аня. – Наверное, нужно вас поздравить с раскрытием очередного «глухаря»? Опять посеете новое дерево. Как вас, кстати, величать?.. Михаил Борисович? Очень приятно. Будет трудно запомнить, потому что ваше имя-отчество ни с каким великим человеком у меня не ассоциируется.